— О саде, — отвечает он, стискивая зубы.
— О саде?
— Эта проклятая соседская кошка все время писает на розы твоей матери. — Он сердито трясет головой. — Пушистик! — Он вскидывает вверх руки. — Так она его зовет. Что ж, Пушистик не будет таким пушистым, когда попадет мне в руки. Я буду носить одну из тех красивых меховых шапок, которые носят русские, и станцую гопак перед домом миссис Хендерсон, пока она в спальне будет заворачивать дрожащего Лысика в одеяло.
— Ты действительно думаешь об этом? — недоверчиво спрашиваю я.
— Ну, не только, дорогая, — признается он, успокаиваясь. — Об этом и о нарциссах. Недолго осталось до времени весенних посадок. И немного крокусов. Мне нужно достать несколько луковиц.
Приятно сознавать, что конец моего брака не стоит для моего отца на первом месте. Как и на втором. В списке он после крокусов.
— И подснежники тоже, — добавляет он.
Я редко бываю в этом районе в столь ранний час. Обычно в это время я на работе, показываю здания в городе. Сейчас, когда все на службе, здесь так тихо, и мне интересно, чем папа может заниматься в этой тишине.
— Что ты делал до того, как я появилась?
— Тридцать три года назад или сегодня?
— Сегодня. — Я стараюсь не улыбаться, потому что знаю, что он говорит серьезно.
— Кроссворд разгадывал. — Он кивает на кухонный стол, где лежит газетный лист, полный головоломок и загадок.
Половина уже решена. — Я застрял на шестом. Посмотри на него. — Он приносит на стол чашки чая, умудряясь не пролить ни капли. Всегда устойчивый.
— Кто из влиятельных критиков сказал про одну из опер Моцарта, что в ней «слишком много нот»? — читаю я вслух.
— Моцарт! — Папа пожимает плечами. — Вообще про этого парня ничего не знаю.
— Император Иосиф второй, — говорю я.
— Ничего себе! — Папины брови-гусеницы от удивления поднимаются вверх. — Откуда ты это знаешь?
Я хмурюсь:
— Наверное, слышала об этом где-нибудь… это дымом пахнет?
Он выпрямляется и нюхает воздух, как ищейка:
— Тост подгорел. Поставил на слишком сильный нагрев и сжег его. А больше хлеба нет.
— Вот незадача! — Я качаю головой. — Где мамина фотография из прихожей?
— Которая? Там тридцать ее фотографий.
— Ты считал? — смеюсь я.
— Я же их все прибивал! Всего сорок четыре фотографии, так что мне нужны были сорок четыре гвоздя. Я пошел в скобяную лавку и купил пачку гвоздей. В ней было сорок гвоздей. Они заставили меня купить вторую пачку всего из-за четырех лишних гвоздей. — Он поднимает вверх четыре пальца и качает головой. — У меня до сих пор лежат оставшиеся тридцать шесть в коробке с инструментами. Куда, куда катится этот мир?…