– Странно. Ваши слова расходятся с имеющимися у нас данными. Придется, видимо, все-таки составлять протокол, а потом устроить вам очную ставку с гражданином Бариновым.
– До каких пор вы будете надо мной издеваться? Средь бела дня меня, заместителя директора фабрики, регулярно перевыполняющей социалистические обязательства, как какого-то преступника привозят сюда и битый час морочат дурацкими расспросами. Это нарушение Конституции! – взорвался Кормилин, хотя его крик скорее напоминал вопль отчаяния, нежели законное возмущение невинного человека.
«Что же делать? – размышлял Голиков. – Кормилина придется отпустить. Кроме показаний Баринова против него ничего нет, и держать его мы не имеем права».
– Иван Трофимович, возможно, я несколько погорячился, но войдите и в наше положение, – майор сделал вид, что напуган бравадой своего визави. – Совершено тяжкое преступление, в ходе расследования приходится опрашивать многих людей, и мы очень надеемся на помощь населения.
– Опять вы заладили: тяжкое преступление, тяжкое преступление, – Кормилин мгновенно уловил перемену в тоне майора. – Поймите же, наконец, при всем желании я ничем не могу вам помочь.
– Хорошо, – Голиков решил, что дальнейший разговор бесперспективен. – Вот ваш пропуск, можете быть свободны. Если что-нибудь припомните, обязательно нам сообщите. До свидания.
– Нет, уж лучше прощайте! – проворчал Кормилин, пытаясь скрыть истинные чувства. «Фу ты, кажется, пронесло! Еще один такой случай – инфаркт обеспечен!»
«Много бы я дал, – рассуждал, оставшись один, Голиков, – чтобы определить, где в показаниях Баринова и Кормилина правда, а где – ложь. Несомненно одно – в момент убийства Моисеева Баринов играл в преферанс у Кормилина, что снимает с обоих подозрение в прямом участии в убийстве. Сложнее с паспортом. Кто-то из них безусловно сказал неправду. Скорее всего, Кормилин. Если Баринов замешан в преступлении, у него было достаточно времени, чтобы продумать свою позицию и преподнести нам что-нибудь более убедительное. А какой смысл указывать на Кормилина? Выходит, уважаемый Иван Трофимович имел веские основания скрыть связь с Моисеевым. Кстати, и вел он себя достаточно нервозно: то бросался в штыки, то занимал круговую оборону. С другой стороны, Баринов мог знать, что за его карточным партнером водятся кое-какие грешки, скажем, на той же фабрике, и тонко рассчитал, что, попав к нам, Кормилин начнет паниковать, навлекая тем самым на себя подозрение. А это, в свою очередь, еще больше запутает и затянет расследование. В любом случае Кормилиным следует заняться вплотную. Вот только с «Жигулями» по-прежнему ничего не получается. Полосухин машину «узнал», да и мнение экспертов тоже однозначно. Так кто же, черт возьми, сидел за рулем машины? Чья невидимая тень упорно прячется в самой дальней точке следственного лабиринта?»