Вдали раздалась торопливая, беспорядочная стрельба, и вновь все стихло.
— Да, не успел Иван, — задумчиво проговорил офицер. — Похоже, обложили.
— Они по следу шли. За мной, — сказал Егор.
Офицер не ответил. Молчали долго. Ждали. Наконец из тумана послышался крик:
— Эй! Не стреляй!
Переглянулись.
Впереди, на болоте, шагах в двухстах от частокола, из—за бугра поднялся обер—вахмистр. По случаю важного дела он был в высоком картузе с малиновым околышем и в ярких рукавицах. Рядом с обер—вахмистром стоял Микита с белым платком на ружейном стволе. Обер—вахмистр стряхнул с шинели снег и крикнул:
— Эй, бунтовщики! Сдавайтесь! Не то не пощажу!
Никто ему не ответил, однако обер—вахмистра это не смутило. Набрав побольше воздуха, он продолжал:
— Открывайте ворота! Выходить по одному! Оружие в снег, руки за голову! — и, не дождавшись ответа, злобно махнул расписной рукавицей, вновь крикнул: — Ну, что притихли? Сдаетесь?
Молчали. Лишь только Лескей раздраженно воскликнул:
— Вот гад! Рукавицы, — помолчал и добавил: — Он их с Матрены снял. Вот только что. Небось, еще теплые были.
Обер—вахмистр тем временем повернулся к Миките и стал ему что—то раздраженно объяснять. Офицер не выдержал.
— Васятка! — крикнул он. — Васятка!
Обер—вахмистр оглянулся на крик.
— А, господин поручик! Здравия желаю! — обрадовался он. — Уж мы искали вас, искали! Прямо, не чаял встретиться.
— Васятка! — продолжал офицер. — До трех считаю; не уйдешь — пристрелю. Раз!
Обер—вахмистр плюнул в досаде и поспешно нырнул в туман. Вслед за ним скрылся и Микита. Вновь наступила тишина. Стыли пальцы, до боли впиваясь в ружье…
И — наконец — раздался первый выстрел. С болота. Пуля шлепнула, впилась в бревно, закурилась дымком, лизнула огнем… Вторая! Третья пуля! И от каждой — огонь! Ворота занялись пожаром…
А в поле — никого. Лишь снег да солнце да туман.
— Сдавайтесь! — крикнул обер—вахмистр. — Всех помилую!
— Ну—к, я его на голос, — пробурчал офицер и прицелился.
— Сдавайтесь!
И — выстрел в ответ. А за ним — как прорвало — открыли стрельбу остальные.
Один лишь Егор не спешил. Сдерживая волнение, он дождался, когда пластуны выбегут из тумана, а после, затаив дыхание, мягко нажал на курок — и тот, кого он выбрал, споткнулся, бросил ружье, схватился за руку…
Бежала к частоколу заметно поредевшая цепь пластунов. Обер—вахмистр, немного поотстав, размахивал саблей и кричал сорванным голосом:
— Давай! Давай!
Офицер тщательно прицелился, выстрелил…
— Вот черт! — воскликнул он. — Живучий! — и перезарядил ружье.
А первые из пластунов уже ударили прикладами в горящие ворота. Мужики попрыгали с помоста и стали отходить; спиною к дому, лицом к воротам, ружья наперевес.