Егор откозырял Малинненке, вышел на линию, сделал отмашку и повел. В полном молчании вверенная ему полусотня прошествовала мимо чуть—чуть склоненного по такому случаю академического семиколора, обогнула главный корпус и остановилась возле небольшого бревенчатого дома, над крыльцом которого была укреплена медная табличка с изображенными над ней двумя переплетенными буквами «О». «Два Кольца» — так именовался этот знак в газетах. Двумя Баранками называли его в просторечии. Ну да теперь, похоже, не до зубоскальства! Егор скомандовал товарищам «вольно», а сам поднялся на крыльцо и постучал.
Дверь открыл вестовой. Он долго, пристально смотрел на Егора, а потом как бы нехотя сказал:
— Давай. По одному.
Егор мельком оглянулся на товарищей, застывших в молчаливом ожидании, и вошел. Пройдя вслед за вестовым по темному скрипучему коридору, Егор остановился перед массивной, обитой волчьим мехом дверью.
— Входи, — разрешил вестовой.
Егор вошел. Терентьич… Нет — старшой Академического отдела Столичного Крыла Вседержавной Службы Охраны Отечества сидел за заваленным бумагами столом и с доброжелательной улыбкой смотрел на Егора. Старшому было лет под пятьдесят, он был дороден, лысоват. Форму носить он не любил, всегда ходил в просторной купеческой поддевке, отчего никто и понятия не имел, какой у Терентьича чин.
— Садись, голубчик, — предложил старшой. — Чайку? А может, беленькой?
— Нет—нет, благодарю.
— Тогда не обессудь.
Терентьич медленно, держась рукой за поясницу, подошел к несгораемому шкафу, открыл его, взял с полки папку с надписью «Чубаров» и вновь, кряхтя, сел к столу.
— Вот, весь ты здесь, — сказал Терентьич, аккуратно раскрывая папку. —
Маленько подожди, — и стал листать.
Над головой у Терентьича висел большой цветной литографический портрет Верховного с семьей — сам под руку с супругой, шесть дочерей, племянник, зять и внук. Сам был подстрижен по уставу, под айдар, супруга одета с подчеркнутой строгостью, но в бриллиантах…
— Ага! Вот если хорошо, так хорошо! — вдруг воскликнул Терентьич.
Егор с опаской посмотрел на него. Терентьич ткнул пальцем в мелко исписанную страницу и объяснил:
— Тут сказано, что ты, голубчик, вчера с извозчика сдачи не взял. Вот это правильно, вот это по—станичному!
Егор молчал, смотрел чуть в сторону, пытался вспомнить того пса — не получалось. Ну а старшой еще немного полистал бумаги и сказал:
— А ваш Патрикин… Он… Шестнадцатого августа в приватной беседе с хорунжим Соповым сказал, будто колесный ход намного хуже винтового и, стало быть, машинный флот у Коалиции маневреннее нашего. А в октябре, восьмого, заявил: в Ту Пору полевой устав был лучше… А знаешь, кто таков Иван Данилович Патрикин? Штабс—капитан! А Яков Александрович? Полковник!