. — Да. Да. Я пошел в газетчики. В репортеры. В желтую прессу. В папарацци.
Луиза. — Ты, почти святой… и в папарацци!
Отец Филарет. — Да… А что было делать? Очень хотелось есть. И видеть тебя. А ты предала меня, погналась за блеском городской жизни! Забила на нашу любовь. Положила крест на нее. Не будет тебе счастья с этим распутником, господь все видит!
Луиза. — Фигассе!
Отец Филарет. — Ага. Вот тебе, матушка, и день венчания.
Луиза. — Но что же теперь будет? Ах, что же?
Отец Филарет. — А вот что! Нанесем ответный удар! Побьем негодяев и безбожников их же оружием!
Отец Филарет надевает рясу, быстро укладывает Актера, Рекса и Макса поближе друг к другу, вкладывает им в руки стаканы, придает им вид обнимающихся пьяниц, включает прожектор, сначала хочет фотографировать на фотоаппарат, извлеченный из-под рясы, но, раздумав, берет большой фотоаппарат Макса и снимает, потом прячет флешку в карман. Вспыхивает свет, играет музыка.
Луиза. — Постой! Зачем ты это делаешь?
Отец Филарет. — Надо. Это будет наше приданое!
Луиза. — Приданое? Какое приданое?
Отец Филарет. — Наше — к свадьбе! Как только мы уедем с тобою отсюда, немедленно поженимся и…
Луиза. — Поженимся? Это ты что же, выходит… делаешь мне предложение?
Отец Филарет. — Ну так! Само собой, дочь моя… то есть Лизка! Натурально предложение. Выходи за меня и айда назад, в родное Криворожье!
Луиза. — Ни хрена себе… сколько предложений в один день… сказка!
Отец Филарет. — А то! Знай наших!
Луиза. — Но только ведь еще неизвестно, соглашусь ли я?
Отец Филарет. — А куда ты денешься-то? С этим что ли останешься? Столичным монстром?
Луиза. — А много тебе заплатят за эти фотки?
Отец Филарет показывает на пальцах сумму.
Луиза. — Сейчас посчитаю. Пупсик говорил мне о сумме своего ежегодного дохода. Сейчас я математически проверю силу своих чувств (Достает калькулятор и считает). Ты знаешь, Филя, все-таки я люблю его больше. Гораздо больше. И пожалуй я останусь с ним.
Отец Филарет. — Прокляну! Гореть будешь в геенне огненной!
Луиза. — Брось эти фокусы. На меня твои понты уже не действуют. Кончай быковать. Еще б и впрямь был бы настоящий, действующий поп, а то какой-то недоучка недостриженный. Грива длинная, в волосах только бантика не хватает.
Отец Филарет. — Значит, не поедешь? Значит, выбираешь разврат, пошлость и фестиваль «Кинотавр»?
Луиза. — Да! Выкуси.
Отец Филарет. — Хорошо же… Фотопленка у меня, между прочим! Или как ее теперь там называют — флешка? Я ее честно выспорил! Эти двое нехристей в ауте, а я на ногах! И я ее опубликую, и твоя рожа там тоже будет, недостойная Лизка! И я позабочусь о том, чтобы газета попала на глаза твоей мамаше Марьиванне! И всем соседям! И пусть у них будет инсульт, инфаркт и энурез! И к твоей мазер будет отношение как к матери блудницы, пробляди последней! Нравы у нас в провинции крутые. Групповуха пока не поощряется. Даже обычный гомосексуализм все еще не рекомендуется тем, кто занимает государственные должности, особенно партийным. Они тебя и родню твою живьем съедят.