— Ага, — сказал я, усмехнувшись. — Ты бы отправился на поиски Далеких Королевств.
— Вот именно.
Я рассмеялся, полагая, что именно этого он добивается своей шуткой. Но тут я увидел, что лицо его совершенно серьезно.
— Ты в самом деле полагаешь, что это место существует?
— Я не полагаю. Я знаю.
— О!
Мне стало неприятно. Такое же ощущение появлялось у меня, когда какой-нибудь ученый-наставник туманно говорил о знаниях, недоступных человеку, или когда мудрец начинал изощряться в красноречии перед пустоголовой проституткой.
В детстве я увлеченно слушал истории о таинственных Далеких Королевствах, расположенных далеко на востоке, за пределами изведанного. Большинство историй сходилось в том, что Королевства лежат за проливами Узкого моря, за мрачным Перечным побережьем, в землях, еще не нанесенных на карты. И если человек останется в живых, преодолев этот опасный и изматывающий путь, — в чем все сильно сомневались, поскольку мы были пигмеями по сравнению с героями древности, — то попадет он в страну сказочного богатства и чудес. Но я всегда считал Далекие Королевства, даже в детстве, вымыслом философов, мечтой простолюдинов, романтической балладой, сочиненной бардами. В прошлом, услыхав заявление, подобное тому, что высказал Янош, я бы просто вежливо улыбнулся, поболтал бы на эту тему немного, извинился и удалился восвояси — искать другого офицера к себе в компанию для открытия. Но теперь, решив жить честно, я стал откровеннее.
— Я, как и мой отец, да и как большинство образованных людей, всегда полагал, что Далекие Королевства — миф. Примерно такой же, как верование крестьян, в то, что раньше был золотой век, когда все мужчины были сказочными богатырями, женщины — девственницами, рожавшими детей, все были счастливы и тому подобное.
И тут Янош спросил:
— А что бы тебя могло убедить в том, что этот миф — реальность?
Эта его реплика внезапно пробудила во мне то, что я так старался забыть, — видение одноглазого человека у реки, ночной кошмар, терзавший меня с тех пор, как я встретил Мелину. Было такое ощущение, словно в этот прекрасный весенний день ударил мороз. Я с усилием отмахнулся от всего этого и задумался над вопросом Яноша.
— Даже и не знаю. Не собираюсь, подобно какому-нибудь схоласту, рассуждать на тему, кто кого себе представляет: человек ли бабочку, бабочка ли человека. Но я не верю больше в сказки. Они были и будут. А я хочу быть ближе к жизни.
— Я представлю три аргумента, но не в той последовательности, как учит нас логика, — отозвался Янош. — И начну с самого сногсшибательного. Вот. — Он снял с шеи тонкую цепочку и протянул ее мне. На цепочке висела маленькая сломанная фигурка танцующей девушки, с руками, вскинутыми над головой; возможно, в одной руке ее некогда развевался платок или шарф. Статуэтка была обломана у бедер. Должно быть, сделана она была из серебра или какого-нибудь полудрагоценного металла и сейчас здорово потускнела. Но сама работа мастера была отменной: лицо девушки дышало счастьем, и если бы у меня было с собой увеличительное стекло, мне кажется, я рассмотрел бы каждую черту лица или рук.