— Полагаю, он имел ключ от этой квартиры?
— Конечно.
— В течение вечера не происходило чего-нибудь необычного? Вы с сестрой не слышали никакого шума?
— В таких старых домах не слышно, что делается в соседней квартире, не то что на другом этаже.
Она посмотрела на часы и забеспокоилась.
— Простите, комиссар, но мне пора подняться к себе. Этьен должен прийти с минуты на минуту. У вас нет больше ко мне вопросов?
— Пока нет.
— Вы считаете, не удастся обойтись без допроса мужа?
— Ничего не могу вам обещать определенно, но постараюсь не беспокоить вашего супруга без особой надобности.
— Спасибо, господин комиссар.
Она повернулась к выходу, и ее взгляд упал на картонную коробку с фотографиями, но комиссар не смог заметить выражения ее лица.
Интересно, что в машине, везшей Мегрэ в полицию, он не думал ни о профессоре Гуэне, ни о его жене, а совершенно бессознательно о Луизе Филон, фотографии которой он перед уходом из квартиры положил в бумажник.
Даже на этих фото, сделанных на вечерах, когда Луиза должна была бы быть особенно хороша и жизнь должна была бы бить из нее ключом, на лице ее не было и тени улыбки. Мегрэ знал много девушек, подобных ей, такого же происхождения, проведших точно такое же детство, даже закончивших жизнь так же плачевно, как и Луиза. Многие из них обладали природной веселостью, которая без видимых причин могла вдруг перейти в истерику или слезы. Иные, как Дезире Броль, с годами становились грубыми и циничными.
Комиссару было трудно судить о Лулу по фотографиям — наверняка при жизни она вызывала в людях подобную реакцию. Ее лицо даже не было печальным, на нем, скорее, застыло выражение обиженной маленькой девочки, стоявшей в одиночестве на школьном дворе и наблюдавшей за играми подружек.
Мегрэ едва ли мог объяснить самому себе, в чем ее обаяние, но он чувствовал его, как чувствовал у подобных ей девиц, которые во время допросов, неизвестно почему, возбуждали его симпатию, и он относился к ним с большей, чем обычно, добротой.
Он представил Лулу в гостиничном номере на улице Рикет или в какой-либо иной комнате в квартале Барбе — наверняка она целые дни пролеживала в постели, читала, дремала, а может быть, стояла у окна. Представлял он ее и сидящей в одном из кафе 18-го квартала, в то время как Пьеро с тремя товарищами играли в белот. Видел, как она с вдохновенным лицом и склоненной на плечо партнера головой танцует в каком-нибудь ресторанчике. И, наконец, перед его взором представал последний образ: Лулу, стоя в тени, поджидает мужчин, даже не давая себе труда улыбнуться им, и затем ведет своего клиента по лестничке гостиницы, где номера сдаются на часы, выкрикивая хозяйке свое имя.