…Когда она очнулась, то едва не провалилась обратно в небытие – на неё несдерживаемой яростью пялился третий глаз Метхли.
Волшебник коротко хлестнул её по щеке – сухими длинными пальцами, словно у скелета.
– Не вздумай! – яростно прошипел он, алое око, точно обезумев, неистово вращалось в орбите, как никогда не сможет обычный человеческий глаз. – Не вздумай! – Капли дурнопахнущей слюны попали Алиедоре на щёку, и она дёрнулась, обожжённая, – кипяток, да и только!
Руки впились ей в плечи, рывком вздёрнули, придавили к губам горлышко фляги, так, что стало больно. Снадобье лилось по подбородку, оно оказалось совершенно отвратительным на вкус, но хотя бы не пахло Гнилью. И от него действительно полегчало.
– То-то же, – проворчал чародей, вновь накрываясь капюшоном. – А то вздумала…
– Почему мне нельзя лишиться чувств? – Алиедора сама удивилась собственному голосу. Ей ведь полагалось просто кивнуть. Зелье оказалось слишком уж сильнодействующим?
– Нельзя! – отрезал Метхли. – Ты теперь с Нею. А с этим не шутят. Если, конечно, не хочешь стать этой, лялькой чорной, как говорит простонародье.
У доньяты затряслись поджилки.
– А… а… как же…
– Ты молодец. Ты очень мне помогла, – чародей похлопал Алиедору по плечу.
– Да в чём же?!
Но Метхли только отвернулся.
Как сработало заклятье трёхглазого чародея, Алиедора тем не менее увидела. Хотя потом честно хотела бы всё забыть.
Дорогу покрывали тела. Наверное, не так и много, несколько десятков, но лежали мёртвые дольинцы один на другом, и у всех, всех до одного, животы, казалось, лопнули изнутри. Парили желтовато-гнойные лужи; от одуряющей вони, той самой, что сопровождала Гниль, Алиедора вновь едва не лишилась чувств.
Она невольно задумалась, почему чародей не пустил это заклятье в ход с самого начала. Не мог? Или просто потому, что остальные убитые дольинцы были раздеты победителями донага, благородные кондотьеры не побрезговали даже окровавленной одеждой. Доспехи всегда считались дорогой добычей, особенно рыцарские, – а магия Метхли взорвала изнутри даже железо нагрудников.
Правда, сам чародей выглядел не слишком здорово – лицо посерело и осунулось, он дышал тяжело, часто и хрипло, словно задыхаясь. Мало-помалу это проходило, но окончательно он оправился только дня через два.
* * *
Зима лютовала. Наверное, в одиночку Алиедора и впрямь бы погибла; тут, у кондотьеров, её кормили, заботились, охраняли – иной, впрочем, сказал бы, что так серфы оберегают дойную корову.
Доарнцы не раз схватывались с мелкими отрядами из армии короля Долье и всякий раз выходили из боя победителями. Нападали, как правило, из засад, били в спину, уклоняясь от крупных сражений. Север Меодора оказался разорён не до конца, и благородные кондотьеры, заняв какое-нибудь село, тотчас же громогласно требовали «кормов», ибо «за вас, вши запечные, бьёмся, за вашу свободу, тудыть и растудыть!».