Он отодвинулся в сторону, и как только коралловый островок уперся в край желоба, сошел с него. Розовый настил судорожно задвигался под его тяжестью, будто раненный, из пузырьков, которыми он был усеян, вытекли струйки жидкости, похожей налимфу… Чикс вызывающе повернулся ко мне. Да-, сейчас он по-своему подхватывал нашу «игру в правду». И это было еще хуже и неизбежно ставило меня перед выбором: или продолжать, допустив в свое сознание уже знакомое мне ужасающее чужое воздействие, или отказаться от этой игры и признать, что я испытываю страх перед негуманоидом.
Ступив на мягковатый настил, я скрестил руки в позе ожидания.
Чикс медленно начал подтягиваться назад. Я наблюдал за ним, стараясь полностью мобилизовать свою психическую выдержку, но одновременно, мной овладевала невольпая симпатия к нему, даже сочувствие. Онказался мне каким-то трогательно одиноким под сводом этой искусственной пещеры. А каким ему казался я?.. Он дошел до круга, опоясанного белыми кольцами и остановился в его центре. И там поник, словно внезапно принял на себя непосильное бремя. Цветовые зоны его туловища начали наполняться внутренним блеском, засияли. И воздух вокруг зашелестел, как от взмаха крыльев воображаемой птицы. Его дуновение теплом скользнуло мне в грудь, задышало вместе с ней глубоко, с длинными промежутками, успокоило мой встревоженный пульс. Но я знал, что если бы это действительно — было дуновение, я бы его через скафандр не почувствовал, что эта теплота — всего лишь далекий отзвук какой-то недоступной моим чувствам чужой эмоции. Стоял, бессознательно наклонив голову, как человек, лишенный слуха, который стремится уловить тихую мелодию. И прежние коле- бания, надежды, страхи уже теряли свой смысл, мелкие и жалкие, перед этим новым, приводящим в отчаяние прозрением о духовной глухоте. Одинокое сияние неизвестного существа напротив настойчиво ощупывало мое лицо.
Фасетные глаза ожили. Да, они все также были устремлены вверх, но в глубине их зарождался свет и двигались тени, пробегали спазматические судороги, вспыхивали искры хищного раздражения. От них надвигалось что-то мрачное и бесформенное. Вырвалось на поверхность тысяч линз в виде обильной слезоподобной влаги. Потом начало таять в воздухе и постепенно все заволокло белесой мутью. Она неудержимо сгущалась. Превратилась в плотную мо-лочно-белую пелену, заключив в свои невесомые объятия всю пещеру. В них потонул и поросший мхом свод, настил из розоватой ткани, потонули колоссальные глаза и Чикс, потонул и я…
Я вытянул руки вперед, но их не видел. Наклонил голову, но не различил даже частицы себя в этой непроглядной белизне. Испытывал безумное желание проверить, здесь ли я еще. Попытался коснуться груди, но мои пальцы словно проникли в нее… вошли — уже против моей воли почти до того места, где должно было быть сердце… Тогда я понял, что не сделал в сущности и самого незначительного жеста. Был полностью парализован. Несмотря на это, ощущение движения не покидало меня. Как будто моими представлениями о нем управляли откуда-то извне… Несуществующими шагами я двинулся в направлении, которое могло бы быть любым, потому что существовало только в моем сознании. Но оставался я на краю исчезнувшего желоба. И представлял собой скованную неподвижную фигуру, углубленную в спокойный ритм собственного отдаления.