Злодей на той игре был берсерком, по правилам его нельзя было убить никаким оружием в течении получаса. Нам была удача окружить его под стенами Баринбурга — так Андрюха переименовал захваченный нами Нарнийский городок. Обступив Злодея и взяв его щитами в коробочку, мы принялись его лупцевать, приговаривая:
— Сколько ты говоришь, тебя нужно бить? Полчаса, час?
Злодей проявил последовательно мужество и смекалку — сначала сопротивлялся, вращался вокруг себя и молотил во все стороны мечом. А когда увидел, что дело его дрянь, то нашел хороший предлог, чтобы все это прекратить.
— Убили меня! — закричал он. — Убили, сволочи, на части меня изрубили!
Минуло немного времени, и человек из Драккара по имени Варвар рассчитался с нами за Злодея и за эту манифестацию. Взяв охуительного размера консервную банку, он набил её песком, надел на толстенную палку и обмотал все это сверху множеством слоев матерчатой изоленты. Намочив получившуюся кувалду в воде, он так ебнул мне ею поперек груди, что и сейчас, через одиннадцать лет, я не могу полностью избавиться от полученных впечатлений. Тогда же между мной и Фери вышел вот какой спор. Под вечер мы собрались на мысу и ели грибы, а когда наелись, то вздумалось мне над Фери подшутить. Чтобы осуществить это, я принялся его всячески изводить, подсмеиваться и обзываться. Я немного не рассчитал, и ему удалось слишком близко подобраться ко мне. В один момент он навалился на меня, подмял всей своей чудовищной массой и принялся выкручивать мне правую руку. При этом под спину мне попала здоровенная дубина, из-за которой лежать мне было очень неудобно — так она давила мне на позвоночник и ребра.
— Ой! — закричал я. — Фери, у меня палка под спину попала! Палка попала под спину! Кричал я достаточно жалобно и громко, так что Фери повелся. Он выпустил мою руку и чуть-чуть привстал, а уж я не стал мешкать. Вывернувшись из-под него, я подхватил ту самую палку и хорошенько огрел ею Фери по спине за излишнее милосердие.
То была хорошая ночь. На мысу развели огромный костер, ветер с озера швырял пламя из стороны в сторону, а мы сидели вокруг и слушали песни под гитару, которые исполнял Пых. Он обладал редким даром — играть так, что от его песен горизонт сознания темнеет, небо хмурится, и еще долгое время не хочется жить. Столько злобы и тоски вкладывал он в свою музыку, что всю душу переворачивало. Бывало, выйдешь ночью с Холма в самом радужном настроении, мир вокруг — как цветок, а по небу роса звездная. А как послушаешь пару таких песен — словно в омут нырнешь. Накатит тоска, которую и водкой не залить, а вместе с ней злоба возьмет — черная, как межзвездная пустота. Сразу весь мир становится серым и пустым, на сердце ложится груз весом с гору и хочется кого-нибудь убить.