— И здесь нет ниш для отопления, а ведь зима холоднее нашей. Что ты скажешь об этом?
— Погоди, — прервал его Шаутара. — Будет говорить царь.
Обычай не велит хозяину заводить речь, пока гости не насытятся. Но если хозяин царь, а гости его подданные, только беспечный не поторопится утолить голод.
Акамие в изумлениии обвел глазами зал. Мужественные воины и искусные полководцы, славно послужившие царю в походе и тяжких трудах войны, родичи и сыновья — неужели никто не чувствовал опасности, нависшей над повелителем? Ни у кого не дрогнула рука, поднося ко рту ломти дичи, нашпигованной чесноком и фисташками, ни у кого не застрял в горле кусок пухлой, как щечки младенца, лепешки, никто не поперхнулся темным вином из высокой чаши.
Его била дрожь. Он спрятал руки под плащ, чтобы никто не заметил этого. Но и укрытые мехом, пальцы оставались ледяными.
В ушах шумело. Акамие казалось, что это продолжает свои игры злобное эхо, обитающее во дворце.
А может быть, царская купальня не прошла ему даром. Может быть, он заболевает — и от этого неукротимый озноб, от этого так перепуганно бьется сердце, то дрожит, то мечется, глухо ударяясь о ребра.
Акамие был рад, что лицо его укрыто от чужих глаз. Он сидел оцепенев, прикусив губу, мучительно борясь с головокружением и охватившим его ужасом. Но плащ и лицевой платок не выдали его, а что закрыл глаза, так ведь слушает повелителя… а он ни слова не мог разобрать.
Вдруг громкие крики огласили зал, все повскакивали с мест, опрокидывая чаши, разливая кровавое вино.
Акамие вскочил тоже, в ужасе огляделся…
Царь закончил речь, и приближенные бурно приветствовали его. Повелитель милостиво взирал на изъявления восторга и преданности, величаво восседая на чужом троне.
Акамие почувствовал, что и последние силы оставляют его.
Ведь ночь?
Уже давно ночь…
Откуда же этот столб света, это пламя, объявшее колесницу?
А раньше — разве и тогда не был он слишком ярким для ненастного зимнего дня?
Блеск колесницы подобно клинку полоснул по неосторожным глазам. Акамие изо всех сил зажмурился.
— О царь, да сопутствует тебе удача, пусть взойдет высоко на небосклоне твоя звезда и не закатится вовеки, пусть будут долгими дни твоей жизни и власти… — нараспев декламировал придворный восхвалитель.
Акамие приоткрыл глаза. Гости слушали, покачиваясь и согласно кивая, и каждый камень в их украшениях вспыхивал яркой искрой, окруженной радужным сиянием. Но их блеск был тусклым по сравнению с пламеющими одеждами повелителя.
Неужели никто не замечает?
Погрузившись в оцепенение, Акамие пропустил тот момент, когда все изменилось. Неугомонный Эртхиа несколько раз окликнул его — тогда Акамие увидел.