Для Лакхаараа готовили каракового злого жеребца из того же оазиса в бахаресских пустынях, где коней выращивают по-одному — негде жителям пустыни гонять табуны, — и выращивают как единственного ребенка в семье, дабы прославил ее имя; где наизусть поют имена всех предков лучших коней, чтобы не забылся их род. И так высока цена тех коней, что, продав выращенного скакуна, семья на долгие годы забывает о нужде. И то, не каждому продадут.
Конюхи распустили косички, и длинные гривы и хвосты заструились мелкими волнами. Хайарды не стригли грив своим коням, как не резали кос себе.
Седла на легких каркасах, обложенных войлоком, были искусно обтянуты лучшей кожей с цветными вставками, окаймленными цепочками золотого шва.
Узду и поводья — звон и сверкание — украшали кисти белого и алого шелка, серебряные накладки и подвески с самоцветами и благородными камнями. Шеи коней обняли ожерелья, которым позавидовали бы и обитатели ночной половины.
На крупы коням накинули шелковые сетки с кистями — зеленую на Веселого и алую на Махойеда, блестящие темные бока и грудь которого, казалось, тронуло пламя.
Коней вывели во двор. Словно сознавая свою редкостную красу, они гордо несли маленькие головы с трепещущими шелковистыми ноздрями, косили огромными глазами в длинных ресницах, высоко поставив тонкие уши, вроде бы и не касаясь круглыми копытами мелкого белого песка, который доставляли от самых южных побережий, чтобы он радовал глаз царя на дорожках дворцового сада.
Привели коней и для слуг, которые должны были сопровождать царевичей на охоте. В переметных сумах помещались припасы: пышные румяные лепешки, халва, ломти печеной баранины, а еще кислое молоко с солью и мятой, а также в маленьких сосудах пряности и приправы на случай, если угодно будет царевичам задержаться и они захотят отведать своей добычи, приготовленной на костре под вольным небом.
Раб вез луки царевичей и колчаны искусной работы, полные стрел, а другие вели борзых, золотистых и белых, с выгнутыми, как луки, хребтами, длинными жилистыми ногами, с редким подвесом на тонких изогнутых хвостах и на платочках ушей. Борзые повизгивали и рвались, длинные шеи изламывались над широкими ошейниками.
Эртхиа только гордость не позволяла приплясывать на месте нетерпеливым коньком. Глаза его сверкали, ноздри раздувались, и весь он дрожал. Но видел Эртхиа, что душу брата его не веселит предстоящая охота: огонь в глазах Лакхаараа был мрачным, и сошлись брови подобно горным баранам, когда, наклонив низко головы, топчутся они на месте, толкаясь и упираясь мощными рогами.