– Не понимаю. И удивляюсь: что здесь надо понимать?
Пилат повернулся к жене:
– А скажи, Клавдия Прокула, в твоем сне был Каиафа?
– Был. Был и просил тебя распять невинного.
– Вот видишь, Галл. Был Каиафа. Он преследует нас даже во сне! Вот пусть римский трибун, благородный Луций Руф, с ним и сразится. Все. Решение принято. Я никуда не еду.
И Пилат обратился к центуриону:
– Найди Люция Руфа и пришли ко мне.
На что Галл с сомнением покачал головой:
– Подумай, подумай, Пилат. Вспомни, что вещал вчера хор в Сенекиной трагедии.
– А что он вещал? Я уже забыл, что он вещал.
Пилат откровенно лукавил. Он прекрасно помнил, о чем вещал зрителям хор в той трагедии. Но простодушный Галл поверил Пилату и стал цитировать текст Сенеки: «Все, что терпим мы, смертный род, на земле, все, что делаем мы, свыше послано нам… Перед судьбою страх многим пагубен был: убегая судьбы, к своей судьбе приходили они…»
– Мало ли что там насочиняет твой Сенека.
– Мой Сенека? – искренно удивился Галл. – Это твой, твой Сенека. Будь последователен, Пилат. Ты же считаешь себя его учеником.
Клавдия подошла совсем близко к Пилату. Коснулась рукой его тоги.
– Он прав, игемон. Надо ехать.
Пилат с огорчением посмотрел на жену:
– И ты, Брут!.. Сейчас я провожу Галла. Если в мое отсутствие сюда придет трибун Люций Руф, скажи ему, что завтра он вместо меня едет в Иерусалим на праздник Пасхи – и за ним последуют две алы сирийской конницы…
…И все-таки наместник Иудеи Понтий Пилат, которого, как уже понял проницательный читатель, давно избрал и вел Рок, поехал на праздник Пасхи. Ибо того требовал протокол… А протокол для римского чиновника, будь он хоть трижды философом, священнее изречений дельфийского оракула. Итак, Пилат поехал…
И «все смешалось». И не только в доме Пилата, но и в наших с тобой судьбах, добрый читатель. В общем – аминь!
Поездка на праздник в Иерусалим – обычная протокольная дань уважения иудейскому Храму, царю Ироду Антипе. Это долг прокуратора, одного из последних римских чиновников, кто еще не променял понятия «долг» на «корысть». Пилат не смог отказаться от поездки. И со свитой, в сопровождении супруги Клавдии Прокулы, к чьим советам, надо сказать, прокуратор часто и не без пользы прислушивался, прокуратор приехал из Кесарии в град Давидов и разместился в своей иерусалимской резиденции – претории.
С фасада это красивое беломраморное здание было окружено кипарисами. Перед самым входом находилось вымощенное возвышение – называемое по-еврейски Гаввафой. Здесь игемоны обычно вершили суд. Сзади к беломраморной резиденции примыкала обычная воинская казарма со зловонной тюрьмой. Преторий размещался в небольшом, заботливо ухоженном парке, лишь отдаленно напоминавшем райское гнездышко Пилата в Кесарии.