Из прихожей неслись звуки. Стучали о линолеум снимаемые сапожки, шелестел плащ, шумно укладывался на просушку зонтик. Бэла. Так быстро вернулась, зараза. Мальчик устроился поудобнее, лихорадочно соображая, во что же он такое влип. Да, влип круто, очкарик! Ночуй теперь тут, идиот, жди, пока Бэла заснет… Звуки между тем изменились. Что-то вдруг гулко бухнуло, раскатистой волной прокатилось по квартире. Будто по железу ударили. И тут же бешеный голос хозяйки пронзил пустоту:
— Поз-з-най себя! Мясники, мудачье косолапое!
Ага, Бэла сердилась. Очевидно, влепила чем-то в бронзовую надпись на стене. Затем пошлепала босиком по коридору, надрывно бормоча:
— Ой, мерзавцы… Ой, мудачье…
Дошлепала до кухни, и звуковой фон сразу возобновился — грохот, звон, вопли. Там откровенно швыряли посуду. Не только металлическую, но и, кажется, фарфоровую. Жуть, как же из этой ловушки выбраться?.. Хозяйка вскоре покончила с кухонными делами и возвратилась, отчетливо всхлипывая на ходу. Свернула к себе в кабинет. Оттуда выплеснулась очередная порция шумов: истерика благополучно продолжалась. Теперь Бэла швыряла что-то бумажное, мягкое. Она бессильно стонала: «Сво-олочи! Сво-олочи!» — низко, утробно. У нее вообще был фирменный голос — сочный, как у оперной певицы. Знаменитый голос. Когда она вещала на публику, форсируя громкость, даже мурашки по коже бегали.
Впрочем, стихия в конце концов угомонилась. Смолкли акустические эффекты, настала тишина. Тишина длилась вечность… «А вот интересно, — думал мальчик, — вечность, наверное, это очень долго, да? Так долго, что человек для нее как бы не существует? Но тогда и вечность для человека как бы не существует. Зачем же выдумали это слово? И кто первым его выдумал?..»
«А может Бэла заснула? — думал он. — Хотя, там ведь негде лечь. Сидя спит, что ли? Лошади, кстати, стоя спать умеют. Но Бэла ведь не лошадь, скорее общипанная орлица, особенно, когда из телевизора смотрит…»
«А может она тоже умерла? — думал мальчик. — Взяла и умерла от злости…»
Ему нестерпимо хотелось подкрасться к двери, выглянуть, а там, глядишь, и к выходу просочиться, к спасительной лазейке на свободу. Явственно представлялось, как он это делает — тихонечко, деликатненько, не хуже, чем настоящий разведчик… Вылезать было нельзя. Немыслимо было даже высунуть голову из-за спинки кресла.
Тишину победил звонок. Нет, не телефонный, а в дверь. Кого-то еще принесло, несмотря на очевидную ночь. Здесь был особый звонок — электронная штуковина, издающая гулкий протяжный звук. Похоже на рог из фильма про Робин Гуда. Старинный звук, стильный… Принесло мужской голос: