– Потому что я бы там и свиней не держал! – рявкнул Костя.
– Ну, тогда давайте еще поищем, – обиженно поджала губы риелторша. – Только цены-то на месте на стоят. И потом, ваше банковское разрешение тоже не вечное. Через месяц его придется продлевать.
– Почему? – растерялся мой муж.
– Потому. Читайте уведомление. Там все сроки указаны, – зло ответила девушка. Видимо, мы уже не казались ей интересными клиентами. Константин бросился читать банковскую бумажку, которая пришла к нам по почте. Оказалось, что у нас для покупки квартиры остался всего месяц. А потом нам придется повторить весь аттракцион.
– Конечно, все будет быстрее, потому что банк только подтвердит, что ваш статус не изменился… – «утешила» нас риелтор.
Мы загрустили. Что же мы будем делать, если не сможем купить квартиру даже с помощью кредита? Я поддерживала Константина как только могла. А в глубине души вдруг заплескалось опасение, что вся эта невезуха посылается мне в качестве наказания. За все то зло. И еще (но эту мысль я старалась даже не думать, не то что озвучить кому-то) – что бог не хочет дать нам с Костей дом. Потому что Костя не заслужил такого – купить дом неверной жене, которая носит под сердцем чужого ребенка.
Когда в моей голове появлялись такие идеи, мне захотелось кричать от ужаса. Я, конечно, не была представительницей сильно продвинутого духовного слоя населения. Я могла с одинаковым интересом вкушать истин индуистской культуры в исполнении свежеобращенных в кришнаизм друзей, гадать на кофейной гуще, раскладывать с Аллочкой простыни Таро, а потом истово ставить свечки в православном храме, если, скажем, туда случайно понесло Динку, которая от скуки захватила меня с собой. Так что было невозможно даже определить, что это за невиданная птица – мое мировоззрение. Но в одно я верила свято – что каждый в жизни получает то, что он заслужил. И в этом контексте меня не могло ждать ничего хорошего.
В детстве я очень любила сказки, они как-то примиряли меня с суровой прозой жизни. Родные Петушки обеспечивали массу свежего воздуха и самый минимум острых ощущений. Недостаток приходилось восполнять своими силами. Мы с ватагой ребятишек залезали в старые заброшенные дома, которых у нас в округе полным-полно, и там, под завывание ветра и собственные охи-ахи пугали друг друга всякими небылицами, как правило, начинавшимися словами «однажды в черном-черном городе, черной-черной ночью шел черный-черный»… Или «жила-была девочка, обычная девочка, но только у нее не было одной ручечки…». Было так сладко визжать от страха, сидя на старых, пропылившихся досках в доме, где когда-то жило много разных неизвестных нам людей. Они радовались, грустили, умирали, а потом и вовсе оставили этот дом ветшать и исчезать. Мне до сих пор кажется, что нет на свете ничего более одинокого и трогательного, чем эти брошенные деревянные дома. Покосившиеся, старые, скрипучие. После них было так уютно, так тепло в нашей квартире. На ночь мама развлекала меня чтением сказок народов мира. Завывал ветер, мир казался бесконечно большим и непознанным, а собственная кровать такой надежной и мягкой, что хотелось завернуться в одеяло с головой и слушать, слушать, слушать размеренный мамин голос, которая читала каждый раз новую, но все же знакомую мне сказку. Некоторые сказки были родными. Например, про Серого Волка, несущего нашего отечественного царевича выкрадывать очередной раритет для батюшки-царя. Про принцессу, молчаливо плетущую рубахи из крапивы для заколдованных братцев. Эти сказки рождали во мне жажду подвигов. Мне хотелось немедленно отдать кому-нибудь свою жизнь, силу и любовь. Впрочем, моего порыва обычно не хватало даже для того, чтобы помочь маме помыть посуду. Все или ничего. Я соглашалась только плести рубахи. При чем здесь помощь по хозяйству? Еще мне очень нравился «Аленький цветочек». Я тоже была не прочь осчастливить подходящее чудище со всеми удобствами. Я имею в виду замок, сады и прочие атрибуты сладкой жизни.