Монолог добросовестно перевели синьору Лопесу. После чего где-то на полминуты в апартаментах повисло молчание.
А потом впервые заговорил сам синьор Лопес. Заговорил, уставившись на Пепла. У синьора обнаружился давящий взгляд красивых фиалковых глаз и хорошо поставленный дикторский баритон.
– Один гаучо гонял свои коровьи стада. Среди тупых коров он возомнил себя торреро. Он выпросил мулету и шпагу, вышел на арену и его задрал первый же задрипанный бык, – вот о чем говорил синьор Лопес, и это коряво переводил завозной толмач. – Никто тебе не поверит, амиго, что ты победил самого Стивена Сигала, зря надеешься. Зато ты отныне обречен сидеть на своем коровьем поле, шагу с него не ступишь, это я тебе обещаю. Да и зачем тебе куда-то еще, амиго? Только среди коровьих лепешек ты герой. Медяк тебе цена в иных местах. Что скажешь, гаучо?
Если бы Пепел не знал, что такое гаучо, он выхватил бы выкидуху. Но Пепел был осведомлен насчет «гаучо», ведь с разными клиентами доводилось пересекаться за карточным столом, и потому ответил лишь словами:
– Если я гаучо, то ты всего лишь бычара. – Вряд ли, конечно, Лопес схватил потаенную подстилку Пепеловских слов. Впрочем, это были не все слова русского, – Я б тебе, амиго, советовал языком чесать поаккуратнее, не у себя. У нас за бурый базар любой ответить может. Будь он хоть весь в пушках и перьях, будь он хоть король, хоть барон.
– Храбришься, – дослушав перевод, растянул пухлые губы в недобрую улыбку синьор Лопес. – Если б мне было не жаль выбрасывать деньги на ветер, я бы выкупил твою жалкую жизнь с потрохами.
– Ну попробуй, амиго.
Взгляд у смуглого пахана был, конечно, тяжел, но Пепел держал его на все сто.
– Смелый? – зачем-то спросил, продолжая скалиться, работающий под дона Карлеоне синьор. – Так приезжай ко мне на ранчо в Аргентину. Или, хочешь, в мой швейцарский замок? Или в мой личный мексиканский городок. Или в мою польскую усадьбу. Или на мой остров в Карибском море. Или по своему выбору. Я везде тебя встречу, амиго.
– Может, и заеду как-нибудь, – пообещал Пепел. – Разговор договорить. Только шестерок побольше при себе держи.
– Как-нибудь? – чуть не обрадовался Лопес. – Зачем «как-нибудь»? Жизнь мою хочешь? Я тебе могу ее предложить, мне не жалко. Могу предложить ее прямо сейчас, бери. Больше никогда не предложу. Если ты мужчина и не бросаешь слов на ветер, бери мулетту и выходи на арену. Я люблю корриду, амиго. Ты назвал меня быком, а себя торреадором, ну давай, заколи этого быка, попробуй...
Пепел заводился, потому что его заводили. Может, этот Лопес по жизни был рожден игроком и ему, как алкашу стакан, требовались новые азартные игрища, когда старые уже прискучили. Короче, как бы там ни было, а распалять, доводить до бешенства, и подписывать на свои бредни Лопес умел...