Сразу стало холодно в тех местах, где только что были его руки.
Несколько минут она молча сидела на диване, а Тихон ходил по комнате вперед и назад, совершенно позабыв о ее присутствии.
– Я не знаю никакой Светланы, – наконец сказал он, остановившись у двери. Потом сделал еще несколько шагов, задумчиво сел на диван, запустил растопыренные пальцы в волосы и повторил: – Не знаю. То есть я хотел сказать, что знаю очень много Светлан, но ни одна из них… Я ничего не понимаю!
В его последних словах прозвучало отчаяние.
Алька вздохнула. Она поняла – теперь он верит ей.
– Ничего не понимаю, – повторил Тихон.
– Она молодая, – тихо и медленно сказала Алька. – Примерно моего возраста… Кажется, на пару лет старше. Среднего роста, стройная… То есть очень худощавая. С короткой стрижкой…
– Сколько в Москве таких! – Тихон безнадежно махнул рукой.
– Волосы ярко-рыжего цвета, – продолжала Алька, стараясь не смотреть в его глаза, которые сейчас напоминали глаза побитой и брошенной хозяином собаки. – Не свои, крашеные… С красноватым… нет, скорее, с апельсиновым оттенком… И помада под цвет волос. Оранжевая…
– Стоп, – тихо проговорил он. – Подожди-ка… Я тебе сейчас кое-что… кое-что покажу.
Вскочив с дивана, он выбежал из комнаты и скрылся за дверью спальни.
«Фотография?» – гадала Алька.
Но прогадала, как оказалось.
Вместо фотографии Тихон принес ей маленький перламутровый тюбик с серебряной полоской посередине.
– Оранжевая помада. Посмотри. Я сегодня утром случайно нашел… под кроватью.
Он жутко волновался, протягивая ей тюбик.
И Алька тоже заволновалась, понимая, что этот тюбик может значить очень многое… Или совсем ничего.
– Похожа? – спросил Тихон, едва только оранжевый язычок показался на поверхности. Насыщенный ярко-апельсиновый цвет полыхнул огоньком в вечерних сумерках.
Алька помотала головой:
– Нет, не похожа. Не похожа, а… Это она и есть. Это та самая помада, Тихон… Андреевич.
Она и сама не поняла, почему это вдруг обратилась к нему по имени-отчеству.
Ужинали они на кухне запеченным в микроволновке цыпленком и крупно порезанными помидорами. Тихон сам накрыл на стол, нарезал хлеб, разложил приборы и вытащил из холодильника ополовиненную бутылку с острым кетчупом «Барел».
Болгарский кетчуп «Барел» – съел и еще захотел!
На душе было паршиво.
Ну откуда, откуда он мог знать, что девчонку просто использовали? В то, далекое теперь уже, позавчерашнее утро, увидев ее с коляской в парке и обнаружив в этой коляске Юльку, что еще он мог подумать? Какие еще эмоции мог испытать, увидев своего похищенного ребенка в руках постороннего человека? И как он мог сдержать эти эмоции, не дать им выплеснуться наружу?