Утром солнце вставало из зарослей сирени и катилось по небу медленно, неторопливо – до чего же длинными и светлыми были дни! Тянулись, казалось, бесконечно – летом и осенью золотые, зимой и весной – серебряные. Облака на небе – как стая уток, ночи бархатные и черные, тихие. И были во дворике маленькие уютные скамейки со спинками – как в парке, и деревянный, сколоченный местными мужиками из остатков старой мебели, стол для домино с лавочками по бокам. По вечерам здесь разыгрывались нешуточные партии – с криками и руганью, со смехом и ровненьким рядом темно-коричневых бутылок «Жигулевского» пива и толстобрюхой астраханской воблой. Была рябина, к ноябрю пылающая красным цветом, были грустная ива и веселые кусты боярышника, натыканные вдоль подъездов. Была и береза белоствольная, в тени которой так любили дремать местные коты-бандиты – серый полосатый Васька с оторванным ухом и пятнистый кот Атаман, про которого поговаривали, что он благородных кровей. Коты были – что собаки, разве только не лаяли, а чужих людей одаривали такими злобными взглядами, что страшно становилось. И собаки тоже были – черный, неуклюжий и ласковый кобель Гамлет, нравом и внешностью больше похожий на теленка, чем на собаку, и приземистая сука Нюрка с боками в рыжеватых, словно солнцем выжженных, пятнах, и целый выводок безымянных и разномастных ее щенят, которых с таким удовольствием тискали дети до тех пор, пока щенята не повзрослели. И соседи во дворике все знали друг друга по именам, а встречаясь, не просто здоровались, а подолгу разговаривали и были друг другу почти как родственники.
И была во всей этой неторопливо текущей жизни какая-то невиданная прелесть. Та, которую начинаешь понимать только с годами, уже давным-давно переселившись в новостройку-многоэтажку, погрузившись в суету бешеной московской жизни и успев нарадоваться, что кухня у тебя в квартире теперь большая, что профили пластиковые, ни холода, ни шума не пропускающие, что район престижный и во дворе есть платная охраняемая стоянка. И никакие собаки под ногами не вертятся, и коты по ночам не орут на крышах и спать не мешают…
«Эх, – вздохнул Тихон, – вот ведь жизнь была…»
И даже немного удивился тому, что, оказывается, так близко от его теперешнего дома, буквально в двух шагах, та самая жизнь еще существует, течет себе неторопливо, скрытая от посторонних глаз густо насаженными вдоль дороги тополями да липами. Со скамейками и деревянным столиком для домино, с кустами боярышника, с белоствольной березой, с собаками и кошками, с солнцем, которое словно приклеилось к небу и светит вопреки законам природы часов двадцать в сутки. А может быть, и все тридцать…