Сидя на подоконнике распахнутого недомытого окна, Марк напряженно вглядывался в темноту. Чертово шоссе практически не освещалось. Он ждал Анну. Не зная, что должен ей сказать, а что – нет, и скажет ли что-нибудь вообще. Потому самые умные, бесспорные фразы дробились, рассыпались пеной океанской волны, об одно единственное движение ее мягких губ… Почему она не могла быть той, первой Марианной, бедной провинциалкой из крошечного степного городка? Почему из миллионов российских семей она появилась на свет именно в этой? И еще тысяча разных никчемных, дурацких «почему»… Лишь бы не отвечать на другой, самый важный и угнетающий вопрос: «Что дальше?»
Завизжав, словно обиженный щенок, по ту сторону забора затормозило желтое такси. Марк увидел, как Анна, выпрыгнув из него, помчалась к дому. Такси не уезжало, и Марк понял, что это неспроста, и, возможно, сейчас он получит ответы на все вопросы. Они встретились посередине колючей тропинки. Анна дышала так, точно бежала всю дорогу впереди машины.
– Марк… – Она бросилась к нему на грудь. – Послушай, я не могу сегодня переехать к тебе… Потому что прямо сейчас я лечу с матерью в Швейцарию. Через час самолет. Я приехала прямо из аэропорта, чтобы попрощаться…
– Я понимаю… – тускло вымолвил Марк. Он успел приготовиться к боли.
– Нет, – проговорила она резко, прислонив прохладные пальчики к его спекшимся губам, – ты не понимаешь. Я не бросаю тебя, слышишь? Я тебя не бросаю! Я только уезжаю на время… Мама попросила. С ней что-то неладное творится… Я не могла ей отказать. Но я вернусь. Я вернусь к тебе.
– Я буду ждать, – тихо произнес Марк. – Всегда. Буду оставлять дверь открытой, чтобы ты могла войти в любой момент…
– Не надо, – слабо улыбнулась Анна. – А то зайдет не та девушка. Я тебя и так разыщу…
Беспорядочно целуя ее лицо, он вдыхал ее персиковый запах, стараясь вобрать его в себя, чтобы запомнить на дни, месяцы, годы… На всю оставшуюся жизнь…
– Тебе пора… – прошептал он, отрываясь от ее соленых губ.
– Да…
– Я провожу. До такси.
– Хорошо…
Распахнув калитку, они вышли на обочину, все еще медля пройти последние несколько метров до желтого, с шашечками, равнодушного «Москвичонка»…
Стоявшая поодаль неприметная «пятерка» с тонированными стеклами резко тронулась и, поравнявшись с Марком, внезапно ощетинилась темным пистолетным стволом.
Для киллера он был немолод: тридцать пять. Балерины на пенсию выходят. А из людей его профессии и вовсе редко кто доживает. И, зная, что «все там будут рано или поздно», он верил в переселение душ. Так было легче смотреть по утрам в холодное зеркало, стараясь не видеть ни стылых глазниц тех, кого он