И на выдохе, как учили старшие, плавно отпустил тетиву.
Стрела ввинтилась в воздух и бросилась вперед, как сокол на добычу. Точно к юрте с красным пологом.
К Гурандухт.
* * *
Слова «смерть» и «смех» схожи не случайно. Смерть – смеется. Череп ухмыляется. Непостижимый дух, Тот-Кому-Нет-Имени, довольно улыбается, получив новых подданных в свое призрачное ханство, называемое отвлеченно, чтобы не накликать раньше положенного, нижним миром.
Напуганный человек, когда его страхи благополучно разрешаются, может разразиться истеричным нервным смехом. Чем больше страх, тем громче смех. Какой страх превосходит страх смерти? Вот уж – нахохочешься…
Женщины и дети из племени несчастного Обовлыя приготовились к смерти. Но той надоела затянувшаяся чрезмерно игра.
И смерть отступила.
– Ковуи! – крикнул кто-то из бродников.
– Ковуи! – был подхвачен этот крик.
– В степь! Отходим! – громче всех заорал Свеневид.
И бродники, погоняя коней, кто пятками, кто плетью, помчались прочь от так и не покорившейся им окружности из сцепленных потертыми вожжами половецких веж.
И это было не трусливое паническое бегство от неожиданно нагрянувшего врага, а заранее обговоренное отступление.
За бегство от черниговских ковуев Свеневид и его люди получили незадолго до этого щедрую плату черниговским же золотом. Оно ждало их в узкой лощине неподалеку, охраняемое дозорными, даже и не подозревавшими, что лежит в неприметном седельном мешке, небрежно брошенном на слежавшееся сено в одной из телег обоза. Свеневид разумно рассудил, что в противном случае он не нашел бы по возвращении ни людей, ни обоза, ни, разумеется, золота. А то он не знал своих бродников! Подбирал-то, поди, под себя и свой характер…
– Уйдут, – огорченно воскликнул Святослав Рыльский, глядя на столб пыли, поднятый копытами коней отступающих бродников.
– Уйдут, – согласился Ольстин Олексич, скакавший рядом с князем. – Но, прошу заметить, без добычи!
– Что с того? – не понял князь Святослав. – Нам с этого все равно не поживиться. Идем землями Кончака, а он не позволит безнаказанно грабить своих людей ни бродникам, ни нам. А благодарность в калиту не положишь, не так ли?
– Так. И не так.
– В чем дело?
Князь рыльский в недоумении даже придержал коня, переведя его с галопа на неспешную рысь.
– Взгляни повнимательнее на вымпелы над вежами, князь, – вкрадчиво проговорил Ольстин Олексич, в свою очередь переводя коня на рысь. – Цвет-то у них желтый, не красный. Это вежи Бурчевичей, а не Шаруканидов!
Бунчуки каждого из полновластных половецких ханов различались расцветкой, и попытки поднять вымпелы неправильного цвета, дабы скрыть свою родовую принадлежность, карались единственным наказанием, признаваемым в Степи, – смертью. Что же говорить тогда о том, с какой болезненной яростью ханы защищали не просто традиционные цвета рода, но родовую землю?!