Но это мы еще посмотрим, кто кого!
Отец внешне совершенно спокоен. Ратей пройдено бессчетно, чего уж тут волноваться. А Буй-Тур, дядя любезный, тот просто светится счастьем, на свадьбе таким не был. Вот для кого сеча – родная стихия, как воздух для сокола.
А чудо это, в жены мне предназначенное выбором старших и, как знать, Господним, рядом держится. Нахмурилась. Ясное дело – так начинается жизнь семейная, не по-людски… С другой стороны посмотреть – сама судьба знак дает, как дальше будет. Не в спокойствии княжеская жизнь, в единоборстве. И тут уж кто кого. Ты – злосчастие или оно – тебя.
В первые ряды хочется, к застрельщикам, но необходимо сдерживаться. Хотя и молод, но не гридень, князь. Место же князю – в центре войска, у хоругви. Нарушишь обговоренное построение, как требовать подчинения от своих дружинников будешь? Князь – он не только за свою судьбу в ответе, жизни многих людей от твоего ума и сердца определятся…
Хочется подъехать к ней, сказать слово ласковое, но – уместно ли перед сечей любезничать с милой, когда воины твои, возможно, смертного часа ждут?.. И как сама воспримет? Боже упаси, если как слабость духа, надежду на взаимное утешение…
И все-таки хочется быть среди застрельщиков. Вон, гридни князя рыльского на быстрой рыси вперед пошли, луки тянут из-за спин, тетивами позванивая. Несерьезное оружие – лук, настоящему воину по чести меч либо сабля полагается, но убивает он в верных руках не хуже чего иного.
Вот и стрелы запели, зашипели, споря со Стрибогом-ветром. С юга ветер идет, от моря Сурожского, с болот Меотийских, помогает в полете не нашим стрелам, Гзаку поганому. Оттого и звенят наши стрелы, преодолевая преграду воздушную, оттого и шипят по-змеиному стрелы диких половцев, скользя по глади ветряной.
Первые стрелы редко в цель попадают. Так и медведь в единоборстве не сразу когти выпускает, ищет, куда бы наверняка приложиться. Позванивает железо об железо, наконечники о шлемы да кольчуги, бьют стрелы о русские щиты червленые, к седлам притороченные, отлетают в высохший уже ковыль либо впиваются в дерево щита, а не то в тела первых неудачников.
Хмурится чудо мое, на пристрел первый поглядывая. Ладонью налучье гладит, где пока незаметно много смертей сидит. Я-то видел, как она с луком управляется, глянешь и после подумаешь многажды, прежде чем это оружие несерьезным называть… Вот заметила, как упал оземь один из гридней со стрелой в глазнице, вскрикнула невольно:
– Гзак, сын полоза, посчитаемся еще!
И замолчала. Правильно. Негоже дочери хана… жене князя русского волнение свое при всех показывать. Не по чину…