Тем временем Алана и Танталь уже поприветствовали властителей; их дорожные платья выглядели вызовом окружающей роскоши, их непохожие лица были вызовом единообразию фамильных портретов. Я поклонился тоже – в меру почтительно, в меру горделиво; под задом у меня оказалось мягкое кресло, а перед носом – блестящий прибор. Властители говорили по очереди, казалось, что беседует сам с собой один человек, – а ловкие руки слуги тем временем наполнили мою тарелку, и я вдруг почувствовал себя счастливым.
Совершенно. Свободным от забот, свободным от ответственности; у меня впереди свободный, спокойный вечер. Я ничего не могу сделать, пока за окном ревет дождь и хлещет ветер, я и не стану ничего делать. Я буду греться у огня, лакомиться и беседовать ни о чем – братья-властители завели именно такую беседу, неторопливую, удобную челюстям, необременительную для мысли.
Пелена желчи, сгустившаяся у меня перед глазами, упала.
Я смотрел, как Алана и Танталь, настороженные и чопорные поначалу, понемногу втягиваются в беседу; кажется, речь шла о породах садовых деревьев, о землях, лежащих к югу от Доца, о морских путешествиях и о свойствах камней. Не припомню, чтобы кто-то из моих спутниц раньше интересовался камнями или садовыми деревьями, но беседа тем не менее лилась, не обременительная ни для кого, и неожиданно для себя я рассказал, как мальчишкой нашел в горах настоящий самоцвет и как ювелир вправил его в колечко для моей матери.
Потом Алана не утерпела-таки – спросила, а часто ли господам властителям приходилось использовать свое необыкновенное сходство. Братья одинаково рассмеялись и, перебивая друг друга, поведали о череде обычных детских проказ; потом тот, что сидел слева, кажется, Колвин, спросил, кем приходятся друг другу Алана и Танталь. Вопрос был в общем-то довольно бестактный, но в непринужденной обстановке никому не пришло в голову обижаться, и Алана сообщила, что они с Танталь – названые сестры. Близнецы закивали: в столь непохожих друг на друга женщинах явно чувствуется общность, возможная только между сестрами, госпожа Танталь напоминает рдяную розу, в то время как госпожа Алана – роза белая; братья завидуют господину Рекотарсу, который путешествует в обществе двух столь прекрасных цветов.
Щеки моих спутниц разгорались – не то от комплиментов, не то от вина. Мне то и дело хотелось протереть глаза – почему я, путешествующий в компании парочки роз, только сейчас заметил, что Танталь не похожа ни на одну из женщин мира? Что она смеется и хмурит брови всякий раз по-разному, ее лицо как небо, по которому странствуют облака? Что ее профиль как очертания далеких гор?