«А не погадать ли?» – подумала Таня.
Она вгляделась в огонь и произнесла:
– Ванька!
Пламя свечи весело дрогнуло, выросло и потянулось к потолку.
– Ага… Попробуем по-другому. Пуппер! – сказала Таня.
Пламя свечи сложилось в витиеватую, трудноопределимую фигуру и начало потрескивать.
– Ург! – тихо произнесла Таня.
Пламя грустно и вопросительно дрогнуло, точно интересуясь, а стоит ли ворошить прошлое.
«Хорошо, что тут Ягуна нет. Он бы сказал: «Ну и зажралась же ты, Татьяна Леопольдовна!» – подумала Таня и, вздохнув, решительно произнесла:
– Крушипесиков!
Ничего. Никакого эффекта. Таня решила попытаться еще раз:
– Грызистаканчиков!
Снова ничего. Свеча спокойно горела.
– Ну ладно, ладно… – проворчала Таня, отлично знавшая, что у магии неважно с юмором. Она все воспринимает буквально. – Бейбарсов!
Свеча зашипела, огонь заметался и погас. Магпункт погрузился во тьму. Лишь белели светлые полотнища ширм.
– Бейбарсов? Меня звали? – насмешливо поинтересовался кто-то.
Дальняя ширма отодвинулась. К Таниной кровати шагнул Глеб. Он был в кожаных брюках и белой рубашке, светившейся в темноте грозным и страшным кладбищенским светом.
– Привет! – сказала Таня машинально, краем глаза проверяя, насколько высоко натянуто одеяло. – Ты здесь давно?
– Не слишком. Но на праздник перечисления имен я успел, – проговорил Глеб.
Он небрежно протянул руку и коснулся свечи длинным ногтем мизинца. Свеча вновь зажглась. Правда, на этот раз огонь был не рыжеватым, а каким-то зеленовато-алым и искрящимся.
– Я забавлялась, – сказала Таня.
Бейбарсов понимающе кивнул:
– Я так и понял. Милое такое развлеченьице.
Тане захотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым. Например, хрустальной вазой с очередным букетом от Пуппера. С такого расстояния она бы не промахнулась. Да и потом, вазу метать удобнее, чем драконбольный мяч. Вазы буквально созданы для человеческих голов. Цветочки же в них стоят исключительно для маскировки их хищных намерений.
– Зачем ты пришел? – спросила Таня, ощущая смутную тревогу.
Какая досада, что и Ягге куда-то ушла. В этом пустом магфордском магпункте они абсолютно одни. Многочисленные невидимки, пострадавшие во время матча, лежат в другом, новом крыле.
– Я знаю про локон. Он и сейчас с тобой. Под подушкой. Ты ощущаешь щекой его жар, – негромко сказал Бейбарсов.
– Ну и умница, – отрешенно отозвалась Таня.
Бейбарсов молчал. Таня подумала, что едва ли он вообще слушает, что она говорит. А если и слушает, то небрежно, как обычный детский лепет. Ему нужны вполне определенные слова. Их он и ждет.
– Знаешь, что такое настоящая ирония? Это когда ты несчастен, но несчастье подмерзло уже и покрылось льдом. Потом живой слой, кусочек души – и снова лед. И так много раз. А сверху, на мерзлоте, под холодным солнцем распускаются белые цветы иронии, – сказал Бейбарсов.