Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:
– Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.
– Пусть подойдут, – прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.
Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.
– Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, – глухо произнес Ичал. – Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.
– Отрок не тот, – мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.
– Пусть подойдет Искар, – приказал старик, открывая глаза. – И снимите с моей груди божий знак.
Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.
– Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, – хрипло произнес Шатун. – Одна пластина была дана моим предкам, другая – предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.
– Мы тебя поняли, Ичал, – ответил за всех ган Сидок.
– Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, – громко и четко произнес Ичал. – А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего – быть по сему!
Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.
Из жилища вышли молча, и уже здесь, на свежем морозном воздухе, ган Годун растерянно произнес:
– Темно говорил Ичал. Зачем он двоих отроков повязал именем бога?
– Не отрок перед тобой, ган, а девушка, – усмехнулся в седеющие усы ган Сидок. – Не разобрался ты в полумраке.