Занятый своими мыслями, Горазд начисто забыл о ганских обязанностях, чего делать в любом случае не следовало. Пришлось подниматься и идти во двор, считать убитых и раненных божьими воинами.
Зимний день разгорался без большой охоты, словно Даджбогу лень было сегодня справлять свою службу вот и катил он на своей колеснице по небу ни шатко ни валко, скрываясь большей частью за темной завесой.
– Смурно, – вздохнул Сорока, взглянув на небо, – а пора бы уже зиме кланяться весне.
– Смурно, да не морозно, – бросил Горазд. – Будет тебе весна, дай срок.
Из хазар в короткой стычке пал только Гаюн, а все остальные из тех, что находились в детинце, поспешили сложить оружие. Из Твердиславовых гридей тоже мало кто пострадал, а посеченных до смерти и вовсе не было. «Белые волки», первыми ворвавшиеся во двор, не столько рубили, сколько глушили растерявшихся мечников. У страха, как известно, глаза велики, а про Перуновых «волков» ходило много слухов. «Волк» – даже мертвый обязательно достанет своего обидчика, если не на земле, то в стране Вырай наверняка.
Взыскивать ни с хазар, ни с гридей ган Горазд не стал, прогнал он из детинца лишь мечника Садка, открывшего по глупости среди ночи ворота. Садко попытался оправдаться, но не встретил понимания ни у гана, ни у своих товарищей, которые собственный срам поспешили переложить на чужие плечи. Садко был одним из немногих, которые нападавших встретили грудь в грудь.
– Не по правде судишь, ган Горазд, – глухо сказал мечник. – Ошибиться может каждый, а я Твердиславу служил верно, и моей вины в его смерти нет.
Ган и мечник стояли друг против друга посреди двора детинца в окружении хазар и гридей. Горазд в кожухе, но без брони, с копной темно-русых волос вместо шапки, а Садко с обвязанной испятнанным кровью полотном головой.
– Глупость иной раз бывает хуже предательства, – надменно процедил сквозь зубы Горазд. – А за твою ошибку князь Твердислав жизнью заплатил.
– Смерть князя свершилась не по моей вине, а по воле славянских богов, которые спрос с него учинили за измену правде. За то, что не славянским рядом судил, а Битюсовой волей.
Горазд хотел было ударить мечника, вздумавшего бесчестить кагана и князя, но передумал и только выдохнул со злобой:
– Пошел прочь, пес шелудивый.
Садко на оскорбление пыхнул гневом, но рука, потянувшаяся было к мечу, бессильно упала вдоль тела.
– Ладно, Горазд, коли силы ко мне вернутся, то виру я с тебя возьму полной мерой по правде славянской, а не Битюсовой.
Ган в ответ на эту угрозу скривил в усмешке губы. Спроса он не боялся, а мечнику Садко не устоять грудь в грудь против хазарского гана.