Из большого, крытого редким железом, дома лихорадочно били в несколько стволов.
Один пулемет и несколько винтовок.
По дому, изредка, кто-то тоже стрелял. Но скупо, не спеша. Рита с Ежом улеглись в кустах прибольничной сирени. Андрей приложился к прикладу, долго выцеливал чего-то в лунном свете, потом пальнул. Трехлинейка бахнула так, что уши с непривычки заложило. Выстрелы 'Браунинга' показались Рите детской хлопушкой.
Еж тоже потряс головой:
– Не фига себе… Это как же чего-нибудь покрупнее-то шмаляет?
– Еж, дай тоже пальнуть! – потрясла его за плечо Рита.
– Не фига себе? Обалдела, что ли? Брысь! Доктор говорил – у тебя пистолет есть, из него и пуляй.
– Уже напулялась. – поморщилась Рита. – Дай из винтовки, жадюга…
– Погоди… – Еж поводил куда-то стволом и опять выстрелил. – На…
Он протянул оружие Рите.
– А куда стрелять-то? – почему-то шепотом спросила девушка.
– В сторону дома стреляй, где фрицы сидят. Попадешь в дом-то?
– У меня, между прочим, первый взрослый по стрельбе был в школе. – Обиделась Рита.
– Врешь! – не поверил Андрей.
– Не хочешь – не верь. А тяжелая она!
Ритка долго укладывалась, еще дольше целилась.
Не в дом. Она целилась в Таньку-пулеметчицу. В свой ужас. В свой страх, который не могла показать Андрюшке. И себе…
Еж весь уерзался на одном месте от нетерпения, тихо матерясь. Иногда не про себя.
– Пока ты целишься, немцы домой в Берлин вернутся!
Та не отвечала.
– Рита, отдай ружье! – ворчал он, понимая, впрочем, что не отдаст.
Наконец она нажала, хотя и с трудом, на спусковой крючок.
– Бьется! – потерла она ушибленное плечо.
И тут их заметил пулеметчик и дал очередь по вспышке из темных кустов.
Пули взвизгнули над головами, осыпав головы срезанными ветками.
Оба ткнулись лицом в землю.
А когда приподнялись – в доме что-то хлопнуло три раза подряд и стрельба прекратилась.
Через несколько минут кто-то пронзительно свистнул.
– Рита, отдай винтовку и пойдем, дед собирает. Слышала, свистел? Это условный знак. Говорит, свистну – значит все.
Они выбрались из сирени, и, поднявшись во весь рост, пошли по центральной площади.
От дымящегося дома послышался густой мат деда:
– Пригнитесь, ироды! Жить надоело?
– Кирьян Василич! – Остановился Еж. – Вы же сами сказали, свистну – значит все!
– Бегом сюда, вашу мать!
Они подбежали к деду. Чего-то в его облике было не так. А потом Рита поняла – дед сбрил бороду.
За шкирку он держал оглушенного, чего-то бормотавшего немца. Из ушей того текла кровь.
Тут же из тени появились и Валера с Костей.
– А оболтусы ваши где?
Костя мрачно ответил:
– Пулемет зацепил. Обоих. Ваську в голову, а Кузьме всю грудь разворотило.