Притворившись, что соприкосновение было случайным, мы отвели руки.
Тепло кожи одного передалось другому.
Синяя сорочка, надетая мною вместо засаленной желтой, пропитывалась потом.
Элисон начала играть своими волосами. Я пристально разглядывал то, что осталось от моего виски. Я целый день почти ничего не ел, и выпитый алкоголь непременно должен был принести ощущение легкого кайфа.
Ничего.
Слишком много осторожности, черт возьми!
Как же у нас шли дела?
За оставшуюся часть вечера мы осторожно обменялись еще кое-какой информацией автобиографического свойства, хорошо поели, прекрасно выпили, прогулялись по бульвару. Шли рядом, но не касались друг друга. Высокие каблуки Элисон стучали, волосы развевались. Бедра покачивались. Не специально, как у женщины-вамп, а в такт с движением, и от этого меня охватило желание. Мужчины заглядывались на Элисон. Когда мы миновали половину квартала, ее рука проскользнула под мой бицепс. Океанский бриз заволок улицы туманом. Глаза у меня болели от неуверенности.
Разговор постепенно прервался, и несколько кварталов мы прошли молча, делая вид, что рассматриваем витрины. Когда мы вернулись к нашим машинам, Элисон поцеловала меня в губы, словно проверяя мою реакцию, и, прежде чем я успел опомниться, села в свой десятилетний «ягуар» и с грохотом умчалась.
Два дня спустя я позвонил ей и опять пригласил на свидание.
— У меня свободна вторая половина дня, — ответила она, — и я собиралась отдохнуть дома. Может, придешь ко мне и мы пообедаем здесь? Готов ли рискнуть?
— А риск большой?
— Какая разница. Ведь ты любитель адреналина.
— Точно подмечено. Привезти что-нибудь?
— Цветы всегда уместны. Нет, не намекаю, а просто шучу. Привези себя. И пусть это будет чем-то непредвиденным, ладно?
* * *
Она жила в одноэтажном доме колониального стиля на Четырнадцатой улице к югу от Монтаны, неподалеку от своей приемной. На лужайке был хорошо виден предупреждающий знак, а ее черный «ягуар» с откидным верхом стоял за чугунной оградой, .. отделяющей подъездную дорожку для автомобилей от улицы. Когда я приблизился к парадной двери, загорелась лампочка, реагирующая на движение. Предосторожность женщины, которая живет одна. Предосторожность женщины, над которой надругались двадцать лет назад.
Ставя машину, я думал о том, как Робин вернулась одна в Венецию. Ошибочка. Теперь уже не одна… Остановись, придурок!
Я позвонил и ожидал у двери с букетом в руке. Решив, что розы — слишком откровенный намек, я купил дюжину белых пионов. Моя «случайно надетая» одежда состояла из оливкового цвета спортивной рубашки с короткими рукавами, джинсов и кед.