– Как долго, – спросил доктор, – у вас это красное пятно на ноге?
Доктор имел в виду мое родимое пятно. У меня на правой ноге – родимое пятно в форме (как шутил отец) темно-красной Австралии с маленькой Новой Зеландией справа. Именно это я им и сказал, и все сразу же повеселели. Мой член потихоньку оттаивал. Все, кроме студента с жидким азотом, ушли, да и он бы ушел, поскольку ему было стыдно смотреть мне в глаза. Но он остался, взял мой член за головку и потянул к себе, а затем прыснул тонкой струйкой жидкого азота на то, что еще оставалось от бородавки. Такая боль, что если представить себе, будто длина моего члена – несколько сотен миль, и боль – на его дальнем конце, то она все равно будет ужасной.
Марла смотрит на мою руку и на шрам от поцелуя Тайлера.
Я сказал студенту-медику, что видно ему нечасто здесь попадались родимые пятна.
Да не в этом дело, сказал студент. Все подумали, что это не родимое пятно, а рак. Сейчас такой новый вид рака, который, в основном, поражает молодежь. Просыпаешься одним прекрасным утром и видишь красное пятно у себя на лодыжке или ступне. Пятно становится все больше и больше, покрывает тебя с ног до головы, и ты умираешь.
Студент объяснил мне, что все пришли в такое возбуждение, потому что подумали, что у меня этот самый новый рак. Он еще редко встречается, но постепенно распространяется все шире и шире.
Это было так давно.
Рак – он такой, объясняю я Марле. Случаются ошибки, поэтому если у тебя где-то что-то, не дай Бог, не в порядке, не надо забывать обо всем остальном.
Не дай Бог, говорит Марла.
Студент с азотом закончил, он сказал, что остатки бородавки отпадут сами собой через несколько дней. На липкой бумаге рядом с моей задницей валялся снимок моей босой ступни, который никому не был нужен. Я спросил, можно ли мне забрать фотографию.
У меня она до сих пор висит в комнате в рамочке, на уголке зеркала. Я причесываю волосы перед зеркалом каждое утро, собираясь на работу, и думаю о том, как однажды у меня ровно десять минут был рак – куда там, хуже, чем рак.
Я говорю Марле, что в этот День Благодарения мы впервые не пошли с дедушкой кататься на каток, хотя лед был толщиной почти в шесть дюймов. Моя бабушка всегда наклеивала маленькие кусочки пластыря на лоб и на руки там, где родинки, которые были у нее всю жизнь, выглядели некрасиво с ее точки зрения. Края пластыря задирались, а родинки окрашивались в странные цвета, вроде голубого.
Когда моя бабушка в последний раз отправилась в больницу, дедушка нес ее чемодан и жаловался, что его скособочит – таким тяжелым был чемодан. Моя франко-канадская бабушка была такой застенчивой, что никогда не показывалась в купальнике перед посторонними, а, направляясь в туалет, открывала кран в ванной, чтобы никто не услышал никаких звуков. Выписываясь из больницы Лурдской Богоматери после частичной мастэктомии, она сказала: