Он остановился на Медном мосту и спрятался под одним из украшавших его гигантских бегемотов. Град решетил поверхность реки, издавая тысячи тихих «хлюп!»
Гнев немного остыл.
Большую часть жизни Вильяма лорд де Словье был не более чем отдаленной фигурой у окна, в комнате, заставленной книгами, которые никто не читал, а Вильям кротко стоял в центре целых акров хорошего, но уже потертого ковра и слушал… ну, во основном, злые речи, такие, о которых он теперь думал, как об идеях мистера Подорожнинга, только облаченных в более респектабельные слова.
Самое страшное, самое страшное было то, что лорд де Словье никогда не ошибался. Такого понятия просто не было в его личном словаре. Люди, не согласные с ним, были безумны, или опасны, или, возможно, вообще не люди. Невозможно было спорить с лордом де Словье. Нормального спора не получалось. Спор предполагает аргументацию, дискуссию с целью убедить оппонента в своей правоте с помощью доводов разума. С отцом Вильяма спорить было нельзя, можно было только ожесточенно ругаться.
Ледяная вода стекала со статуи бегемота и капала Вильяму за воротник.
Лорд де Словье говорил таким тоном, который превращал слова в кулаки, но никогда никому не угрожал.
Для этого он нанимал других людей.
Еще одна капля из растаявшего града скатилась по спине Вильяма.
Ну же, даже его отец не мог быть настолько глуп, правда?
Он задумался, не стоит ли рассказать все Страже. Но что бы ни говорили о Ваймсе, он был всего лишь человеком с горсткой подчиненных и кучей влиятельных врагов, чьи родословные уходят вглубь тысячелетий, а честь примерно сопоставима с честью бульдогов, дерущихся под ковром.
Нет. Он же и сам де Словье. Стража была нужна другим людям, тем, кто не мог решать свои проблемы по-своему. Да и что с ним случится, в худшем случае?
«Так много вариантов, – подумал он, снова отправляясь в путь. – Непросто решить, какой же из них худший».
В центре зала сияла маленькая галактика из свечей. В потускневших зеркалах, развешанных на стенах комнаты, они отражались, как огни стайки глубоководных рыб.
Вильям прошел мимо перевернутых кресел. Одно, за свечами, стояло на ножках.
Он остановился.
– А… Вильям, – сказало кресло. Затем лорд де Словье медленно поднял свое долговязое тело из объятий кожаной обивки, и шагнул в свет свечей.
– Отец, – сказал Вильям.
– Я так и знал, что ты придешь сюда. Твоей матери тоже нравился этот дом. Конечно, теперь он… изменился.
Вильям ничего не сказал. Конечно, изменился.
– Пора прекратить весь этот абсурд, верно? – сказал лорд де Словье.
– Я думал, он уже