Он долго и тщательно мылся под душем, стараясь, чтобы вода как можно реже попадала на лицо. Была она оборотной, не первого цикла, и на губах ощущался неприятный вкус органического инфильтрата. Впрочем, и на том спасибо, что моется не в биологически активном бульоне озера. Основательно, насколько можно, почистил одежду, оделся и тем же путем покинул комнату. Затворив окно и разбудив спящих.
Дорога к железнодорожной станции напоминала лесную просеку, засыпанную мелом. Та же темень, колдобины под ногами, в которых угадывались куски разбитого окаменевшего асфальта. Кое-где попадалась еще более древняя брусчатка. Хотя Таксон и бывал в Крейдяном лет шестьдесят назад, рассчитывать на его память в изменившемся мире не приходилось. Поэтому Тей ориентировался по следу лесовоза, искрящемуся инфраспектрами свежей гари и микрочастиц железа с траков.
То, что в городке не горел ни один фонарь, а в редком окне еле светилась масляная коптилка с экономно вытравленным фитилем, Таксон Тей понимал. Жесточайший топливный кризис, вызванный истощением месторождений. Но то, что кругом стояла необычная, как в поле, тишина, и за все время, пока он шел к станции, ни из одного двора его не облаяла ни одна собака, пониманию не поддавалось. Отсутствие собак нефтяным кризисом не объяснишь.
Станционное здание не изменилось. Как построили его еще во времена государя, так оно и просуществовало все режимы, сохранившись до сего времени. Когда-то красный обожженный кирпич, пропитавшись за полтора столетия паровозной гарью, почернел, местами, словно изъеденный оспой, выкрошился, но здание стояло крепко. На пустом перроне, судорожно вздрагивая, раскачивался единственный светильник — электрическая лампочка в конусе жестяного абажура. Раскачивался не ветром, а огромными, с ладонь, ночными бабочками, бьющимися об абажур. Хаотическое дрожание на земле вырезанного из темноты круга света вызывало ощущение ненатуральности, зыбкости, ставя под сомнение саму материальную сущность перрона, хотя ритмичное постукивание движка электростанции где-то в темноте за идеальными линиями отблескивающих рельсов и стоящим на дальнем пути товарным составом настаивало на реальности.
«Все-таки электричество здесь есть», — ехидно отметил Таксон Тей. С орбиты, в редкие проплешины возросшей за последние годы облачности, он видел на ночной стороне планеты сильно поредевшие электрические огни городов. Да и лесовоз освещался не коптилкой. Было здесь электричество. Сохранилось, хотя на месте распределительной подстанции, стоявшей когда-то по ту сторону путей возле леса, угадывались лишь насквозь проржавевшие остовы опор; столбы же вдоль путей с контактным проводом для электровозов исчезли совсем. Зато у входного семафора появилась водоразборная колонка для паровозов. На том же месте, что и лет восемьдесят назад. Под ней стоял паровоз и, шумно стравливая пар, заполнял котлы. Таксон Тей вошел в здание станции. Грязный, заплеванный, деревянный пол, стены с осыпавшейся местами штукатуркой, ряд лавок, на которых спали несколько шаромыг. Как в ночлежке. Только на стене вместо распорядка висело расписание, ставившее в известность, что через Крейдяное проходят три поезда дальнего следования и два местных. Не густо. Зато стояли они тут по полчаса — с давних времен Крейдяное славилось мягкой водой. Теперь же, если вспомнить, как ею пользовались в публичном доме… Впрочем, можно представить, что за вода в других местах, если именно тут все равно предпочитали заправлять паровозы.