— Буду, — согласился Геннад. — С удовольствием.
Однорукий открыл заслонку на печи, поразбивал кочергой тлеющие угли, подбросил в огонь пару поленьев и поставил на плиту чайник.
— По делу к нам? — поинтересовался он, ставя на стол глиняные кружки. — Из центурии?
— Почему так сразу — из центурии? — удивился Геннад.
— А кому еще у нас может понадобиться дежурный по станции? — просто ответил однорукий, смотря в глаза Геннаду. — Для моего начальства есть телефон — почти пять лет я в глаза никого из них не видел. Транзитные пассажиры у нас не пересаживаются. Поэтому за мои двадцать лет службы по делу сюда заходил лишь наш околоточный.
Геннад рассмеялся.
— Да уж! Ну, а если я предприниматель и приехал договориться с вами насчет вагонов под отгрузку леса?
— Тогда грош тебе цена, как предпринимателю. Вагоны арендуют на узловой станции, а не здесь.
— Сдаюсь! — легко согласился Геннад. Разговаривать с дежурным по станции было приятно — ни заискивания, ни высокомерия, ни подобострастия с экивоками. Простой открытый разговор равного с равным. Удивительное чувство очищения души, испытанное Геннадом полчаса назад при виде снежной белизны, продолжалось общением с бесхитростным человеком.
— Да, из центурии, — признался он и тут же представился: — Геннад.
— Палуч, — в ответ кивнул железнодорожник. — Из Бассграда?
— Из Столицы.
— Тю-тю! — поднял брови Палуч. — Что ж к нам-то занесло?
— Дела, как ты говоришь, — отшутился Геннад. Как-то незаметно они перешли на «ты».
— Дела, так дела, — простодушно согласился Палуч и принялся разливать по кружкам вскипевший суррогат. — Крекеры будешь?
— Буду.
Палуч достал из стола холстяной мешочек, ловко развязал одной рукой.
— Угощайся.
Геннад осторожно положил в рот черный легкий кусочек, попытался, как Палуч, разгрызть его, но не смог. Тогда он отправил его за щеку и стал осторожно прихлебывать крутой суррогат. Горелый мучной камешек к печенью имел весьма отдаленное отношение.
— Бабка моя крекеры сухарями называла, — уловив тень недоумения на лице Геннада, сказал Палуч. — А я с детства по-забугорски их кликать привык. Мода тогда на забугорские словечки была: шузы, клоки, блейзеры… Так зачем я тебе нужен?
Геннад оставил кружку и достал из кармана фотографию.
— Тебе этот человек не встречался?
Палуч повертел в руках снимок.
— Не наш, — сказал он. — Я в Крейдяном многих в лицо знаю. Рано или поздно на станцию все приходят. И этого б запомнил. Лицо характерное.
— Летом он должен был садиться здесь на столичный поезд.
— Может, и садился, — пожал плечами Палуч. — Но я не видел. Я ведь здесь дежурю, а не кукую. Дом есть, и жена. Так что, извини. Видел бы сказал.