— А взять пассажира на паровоз могут?
Брови Палуча взлетели. Минуту он сосредоточенно раздумывал, затем сказал:
— Вообще-то, могут. И на крыше вагона он мог ехать — там с паровозной трубы такую гарь несет, что пуще чем у топки сажей перепачкает. Но, с другой стороны, зачем ему мерзнуть на крыше или жариться возле топки, если при нем были крупные деньги? Ишь, в люкс-вагон билет взял. Да за пол этой цены его любой проводник как дорогого гостя бы устроил. А потом, помыться у нас негде, разве что под колонкой. Но паровозную гарь так просто не отмоешь. Лоши бы так и сказала. Она хоть и рохля, но чистюля, каких свет не видывал.
Геннад восстановил в памяти карту местной железнодорожной ветки. Перегон от Кабаньи до Крейдяного проходил лесом и верст двадцать пролегал вдоль кордона с Соединенными Федерациями. Именно здесь псевдо-Таксон и мог подсесть на поезд и забраться на крышу состава. Но где в Крейдяном он смог помыться?
— У вас баня есть?
— А как же. Еще дед срубил. Попариться с дороги?
Геннад рассмеялся.
— Нет, спасибо. Я прорабатываю версию, где мог помыться мой разыскиваемый. В Крейдяном общественная баня есть?
— Была. Но, когда в воде обнаружили мутагенные органоиды, ее закрыли. — Палуч призадумался. — Вот разве что в «стойле»…
— Это что — хутор?
— Нет, — на этот раз рассмеялся Палуч. — «Стойлом» у нас называют публичный дом. Кобылки там… Ну и душ, естественно, есть.
— И где находится ваше «стойло»? — спросил Геннад.
— А прямо по центральной улице. С версту отсюда, в бывшем палаце наркульта.
— Ну, спасибо.
Геннад встал.
— Ну, пожалуйста. Заходи еще. К нашему, так сказать, шалашу…
— При случае не премину, — улыбнулся Геннад.
— Не промини, не промини, — переиначил Палуч.
Они рассмеялись, пожали друг другу руки и расстались, довольные знакомством.
На улице неожиданно ярко светило солнце, первый снег таял на глазах, беззвучно ссыпаясь с деревьев, капелью срываясь с соломенных крыш. Местами обнажившаяся земля обманчиво пахла ранней весной. Выбирая, где посуше, Геннад зашагал по улице, но все равно, грязи пришлось помесить достаточно, пока добрался к бывшему палацу наркульта — помпезному зданию с колоннами и двускатной крышей, напоминавшему храмы перводемократической Греллады, существовавшей две тысячи лет назад.
Дверь долго не открывали, несмотря на то, что Геннад, выйдя из себя, забарабанил ногами. Оно и понятно — работа ночная… Наконец послышались торопливые шаги, громыхнул засов, и дверь распахнулась. На пороге стояла, ежась от холода в одной ночной рубахе, заспанная толстуха.
— Чего спозарань надо? — сварливо гаркнула она. — Вечером приходи!