Он с усилием оторвал свой взгляд от странной и действительно страшной находки, перевел его на Бриана и опять удивился, как полно отражается на лице спутника вся гамма снедающих того чувств…
– Пойдем, – Рогман аккуратно положил на землю отчлененную руку неведомого ему металлического существа и тронул Бриана за плечо. – Нужно успеть до заката осмотреть периметр башни.
Он произнес это нарочито беззаботным тоном, потому что понимал: душевное равновесие воина уже нарушено, а они еще не подошли и к подножию башни. Впереди их ждало неведомое, и вряд ли они сумеют одолеть даже несколько этажей этой загадочной конструкции, если будут шарахаться от каждой своей находки, каждой материальной тени далекого прошлого.
Спокойнее всех вел себя цефал. Пока Рогман возился с рукой, он тоже с вялой заинтересованностью поковырял своим клювом мертвую землю, фыркнул, очевидно раздраженный ее запахом, и теперь стоял, время от времени косясь на ворона, который по-прежнему сидел на ветке ближайшего дерева, не сводя с Рогмана пристального взгляда.
Странное поведение для птицы.
Слишком пристально смотрел ворон на Рогмана. Что-то сверхъестественное присутствовало в его взгляде, направленном в спину блайтеру, который не стал садиться на цефала, а взял его под уздцы. Так они и пошли дальше, ведя в поводу нелетающую птицу, – Бриан с одной стороны, а Рогман с другой. Они шли не торопясь, вслушиваясь в окружающую тишину и изредка обмениваясь репликами-замечаниями, а ворон продолжал смотреть им вслед, и в его взгляде надежда смешивалась с отчаянием…
Странное поведение для птицы… Если только под маленький череп не вкралось нечто другое, гораздо более разумное и могущественное. Некий дух, что способен был соединить меж собой все существа этого Мира…
* * *
У подножия башни было так же тихо и мертво, как и в округе. Единственным, что отличало это место от иных окрестностей, являлся не совсем обычный рельеф. Мертвая почва у основания внушительного цоколя, который вздымался черным валом на тридцать-сорок метров, образуя как бы первый уступ гигантской, уходящей к небесам пирамиды, оказалась изрыта и обезображена намного сильнее, чем в других местах опустошенной зоны.
Здесь от земли пахло железом. Оплывшие от дождей бугры скрывали под собой останки бившихся тут в незапамятные времена монстров. Земля милосердно и терпеливо хранила эту память, смутно выпирающую редкими разрозненными фрагментами, но и немногих свидетельств, что оставались лежать на поверхности, оказалось достаточно, чтобы усилить ту оторопь, которую ощущали оба путника, довести ее до абсурда, когда каждый звук, раздающийся в вязкой, гробовой тишине, грозит порвать натянутые, как струна, нервы, а собственный голос кажется хриплым и неестественным, словно звучит откуда-то из-под земли.