Брэнди облизывает губы.
- По возрастной мерке Боулинг-Ривер, - говорит Манус. - Я вообще еще не родился.
Придется выломать у себя достаточного размера щепки этой мягкой, пропитанной кровью костной пульпы. Губчатой фигни. Потом нужно вставить эти костяные черепки и щепки в мягкую тканевую массу, которую привили к твоему лицу.
Конечно, этим заниматься не тебе: все делают хирурги, пока ты спишь.
Если щепки будут достаточно близко друг от друга, они образуют клетки фибробласта, которыми друг с другом сцепятся.
Опять же, слово из книжек.
"Фибробласт".
Опять же, на это уходят месяцы.
- Моя мама и ее муж, - рассказывает Манус, сидя в открытом багажнике своего "Фиата Спайдер" на вершине Роки-Бьют. - Самым большим подарком, который они приготовили мне на Рождество, была вот такая обернутая коробка. Размером с мощную стереосистему или телевизор с широким экраном. Я надеялся, что это оно и есть. Ну, то есть, там могло быть что угодно, но такое мне бы понравилось больше всего.
Манус опускает на землю одну ногу, следом другую. Став на ноги, Манус оборачивается к набитому серебром "Фиату".
- Так нет же, - говорит Манус. - Они презентовали мне вот это дерьмо.
Манус в ботинках-коммандос и армейском прикиде берет из багажника большой пузатый заварочный чайник и разглядывает собственное раздутое отражение в выпуклых боках.
- Вся коробка, - говорит Манус. - Была набита этим дерьмом и никому не нужными фамильными ценностями.
Точно как я кидала хрустальную сигаретницу Эви о камин, Манус отводит руку и резко швыряет чайник во тьму. В окружении темноты и пригородных огней чайник улетает так далеко за обрыв, что не слышно звука падения.
Манус не оборачиваясь тянется назад и хватает еще что-то. Серебряный подсвечник.
- Это мое наследство, - обьявляет Манус. С размаху брошенный подсвечник летит, бесшумно переворачиваясь, как спутники.
- Знаете, - Манус вышвыривает мерцающую горсть колец для салфеток. - Родители для тебя как подобие Бога. Конечно, ты их любишь и должен знать, что они всегда рядом, но никогда на самом деле их не замечаешь, пока им чего-нибудь не захочется.
Серебряная терка летит вверх, вверх, вверх к звездам, а потом падает, приземляясь где-то среди синих телевизионных огоньков.
И после того, как осколки кости срастутся, образовав тебе новую челюстную кость под куском привитой кожи, - только тогда хирург может попытаться придать всему этому форму того, чем потом можно будет говорить, есть, и на что придется тоннами накладывать косметику.
Это последующие годы мучений.