Так как считалось, что Джеральд Дункан задержан за незначительные ненасильственные преступления, его отправили в тюремное помещение на Сентрал-стрит, охрана которого оставляла желать лучшего. Сбежать оттуда было трудно, но при определенной смекалке вполне возможно. Райм попросил, чтобы его соединили с начальником тюрьмы на Манхэттене.
Райм представился и предложил перевести Дункана в более надежно охраняемую камеру.
Собеседник ничего не ответил. Райм подумал, что он не желает выполнять приказы гражданского лица.
Ох уж эта бюрократия…
Он скорчил кислую мину и взглянул на Амелию, подразумевая, что перевод Дункана должна санкционировать она. Но тут стала понятна истинная причина молчания тюремного начальника.
– Извините, детектив Райм, – запинаясь, произнес тот в трубку, – он у нас находился всего несколько минут. Мы ведь даже не зарегистрировали его.
– Что?!
– Прокурор… ну, в общем, он, кажется, с кем-то там договорился, и вчера вечером Дункана отпустили. Я думал, вы знаете.
10.03
Чарлз Веспасиан Хейл, человек, выдававший себя за Джеральда Дункана, Часовщика, ехал на метро. Он бросил взгляд на наручные часы (карманный брегет, который он успел полюбить, для его нынешней роли не подходил).
Все в точности соответствовало его плану. Охваченный предвкушением давно ожидаемого, немного волнуясь и в то же время пребывая в почти полной гармонии с самим собой, он сел на метро в Бруклине, там, где с самого начала и располагалась его квартира.
Очень немногое из того, что Хейл рассказал Винсенту Рейнольдсу о своем прошлом, соответствовало действительности. Да и с какой стати он стал бы говорить ему правду? Хейл планировал большую и яркую карьеру в своей профессии и прекрасно понимал, что жирный насильник все разболтает полицейским при первой же угрозе.
Хейл родился в Чикаго в семье школьного учителя латыни (отсюда и его второе имя – в честь благородного римского императора) и управляющей отделом детских вещей в пригородном магазине «Сиэрс». Родители почти не общались между собой. Каждый вечер после тихого немногословного ужина все расходились по своим углам: отец возвращался к книгам, мать – к швейной машинке. Вместе они собирались еще только перед маленьким телевизором, устраиваясь в двух креслах подальше друг от друга, и смотрели ситкомы и вполне предсказуемые полицейские сериалы. Телевизор предоставлял им уникальную возможность делать комментарии по поводу увиденного и выражать в них свои желания, злобу и зависть, которые у них никогда бы не хватило мужества проявить напрямую.