Про цирк это она, конечно, в запальчивости так написала. Лёся такая умница… И вдруг «я ненавижу твой цирк». И Ромашке совершенно незачем знать эту случайную фразу. Вообразит себе черт знает что. Вот они послезавтра увидятся в Монреале, и все станет на свои места. Только бы Ванька выздоровел. И, ухаживая за малышом, Синицын с тревогой вглядывался в его лицо.
За время болезни Ванька стал каким-то вялым, скучным. Круглые щеки опали и побледнели, под глазами лиловые тени. Лечится малыш послушно, но температура не падает ниже 37,5, хотя дыхание наладилось и кашель почти прошел.
Сегодня никак не мог сразу заглохнуть положенную таблетку олететрина, пыжился, таращил крутые свои глаза, и Синицыну показалось, что белки глаз у Ваньки пожелтели, как у кота. А может быть, свет от лампы так падал? Абажур-то желтый. Врачу Синицын забыл сказать о своем наблюдении, а она ничего нового не заметила.
— Продолжайте намеченный курс лечения.
Вчера Ванька опять спросил Синицына:
— А когда моя мама приедет?
— Скоро, скоро приедет.
— А какая моя мама? Тетя Алиса говорит, что моя мама красивая и добрая. Только тетя Алиса никак не могла вспомнить, как мою маму зовут. — Малыш улыбнулся. — Тетя Алиса говорит, что она маму всего один разочек видела. А как зовут мою маму?
И уставился в глаза Синицыну пристально, не мигая, как тогда в малышовой спальне.
Лёсино лицо — не то, что на фотографии, смеющееся, а такое, каким в первый раз его увидел Синицын, удивленное, с высоко поднятыми бровями, — на мгновение возникло перед ним и дернуло подбородком: что, мол, глядишь, клоун?..
Синицын с трудом перевел дыхание.
— А это секрет, — с ужасом и отвращением услышал он свой бодренько-фальшивый голос.
— На сто лет?
— Ну, не на сто… Вот мама скоро приедет и сама тебе скажет. Ладно?
— Ладно… — медленно протянул Ванька, продолжая изучать Синицына. И вдруг: — Какой ты смешной, папочка. Ты даже смешнее дяди Романа. Я тебя хочу поцеловать.
И когда Синицын стиснул в объятиях похудевшее легкое тельце, Ванька сказал:
— Когда я вырасту большой, я тоже буду клоуном. Правда?
— Правда, — сказал Синицын, пряча лицо в отросшие Ванькины вихры. — Ты уже клоун. Мой любимый клоун.
Вечером, когда Ванька уснул, Синицын позвонил у двери соседки.
— Добрый вечер, Мария Евтихиановна.
— Запомнили! Ну, как Ванечка ваш?
— Спасибо, ничего себе. Мария Евтихиановна, мне необходимо отлучиться часа на полтора. Вы не согласитесь посидеть у меня, покараулить Ваньку?
— Господи, пожалуйста.
— Это вас не очень затруднит?
— Что вы! Боитесь, не справлюсь?
— Да нет, я…