Моё прекрасное алиби (Абдуллаев) - страница 63

И девочка его занервничала, на него зло так смотрит. Я ей предложил пройти в соседнюю комнату. После того, как пистолет показал, сразу согласилась. Я комнату и запер.

Потом усы снял фальшивые. Не люблю я убивать невиновных людей, хотя эта баба мне не нравилась. Типичная стерва. Но для нее я усы нацепил, чтобы потом меня всем описывала. А подполковнику тихо так говорю: — Я муж Ирины Борисовой, которую убили по твоему приказу. Он побледнел и спрашивает: — Какой муж? У нее не было мужа. — А ты и не знал, — отвечаю, — самый настоящий. Вот я и пришел к тебе. Свиделись наконец. Она ведь тебя узнала еще тогда, когда ты в охранников стрелял. И письмо об этом я сегодня утром в ваше министерство отправил. Так что все, подполковник. Нет у тебя никаких шансов. Если я не убью, свои посадят.

Нужно сказать, он держался хорошо. Только левый глаз начал дергаться. А потом он попытался достать оружие. Я ведь снайпер. Точный выстрел в лоб, и он уже на полу и без дыхания. Я подошел к нему, его погоны оторвал и говорю уже мертвому:

— Плохой ты офицер был, подполковник, плохой. Я тебя сегодня разжаловал.

И вышел из комнаты. Потом я эти погоны Иришке на могилу отвез. И рядом закопал. Пусть знает, что этот стервец больше по земле не ходит. Может, ей легче будет. А мне уже никогда легче не станет. Один я был, один и остался.

Если разобраться, так и должно быть. Не может у меня быть ни близких, ни знакомых — ни к чему все это. Такая у меня собачья жизнь.

Так трудно принимать решение. Он посмотрел на сидевших вокруг людей. Все молчали.

— Может, есть другое решение, — спросил он негромко.

— Опросы общественного мнения показывают, что они победят в любом случае. Причем с подавляющим перевесом. У вас нет никаких шансов, — честно ответил ему один из помощников.

Он нервно дернул головой. Помощник был евреем. Давно нужно было убрать его отсюда, — вдруг подумал он. Наверняка работает сразу на обе стороны, ждет прихода к власти этих «красно-коричневых». Хотя те не очень жалуют евреев, но известно, кто делал революцию. Он нахмурился. — Какие есть еще мнения? Все молчали.

— Все свободны, — рассержено сказал он, — а вы, генерал, останьтесь.

Выходили бесшумно, стараясь даже не разговаривать, словно из комнаты покойного. Все понимали, что это конец.

— Что будем делать? — спросил он, — понимаешь, как все перевернется, если они придут к власти.

Он не сказал кто «они», но генерал его понял. Того тревожила эта перспектива еще больше.

— Может, отменить выборы, — несмело предложил генерал.