Ей в то время перевалило за семьдесят, но она выглядела моложе своих лет. Для нее великим смыслом существования было предвосхищение и исполнение всех желаний сына.
Мы все ясно понимали уже тогда, что Дикон хотел, чтобы моя матушка осталась с ним навсегда. Вряд ли когда-либо двое людей испытывали более сильное влечение друг к другу, чем эта пара. Мне они казались очень пожилыми, и я не переставала удивляться, что двое таких, давно достигших зрелого возраста людей, могли вести себя, как молодые пылкие любовники, и, что всего поразительнее, так поступала моя родная мать!
Я помню время, когда еще был жив мой отец. С ним матушка держалась иначе; и, мне думается, она не очень сильно горевала, когда он уехал сражаться на стороне американских колонистов. Больше мы его не видели: он погиб в бою, и вскоре после того мы навсегда покинули Турвиль и стали жить с дедушкой в замке Обинье.
А потом мы поехали в гости в Англию, и это был настоящий праздник для нас. Мать ни за что не хотела оставлять моего деда, и он обещал поехать с нами, но в самый последний момент, когда уже было поздно что-либо менять, его здоровье резко ухудшилось, и он побоялся тронуться с места. Мне уже не суждено было увидеть вновь ни его, ни замок…
Я хорошо запомнила тот день, когда матушка получила известие, что дедушка тяжело заболел, и немедленно начала готовиться к возвращению во Францию. После торопливых совещаний она, наконец, решила оставить детей, как она нас называла, на попечение Сабрины и отправилась в путь только в сопровождении одного грума — того, кто привез письмо из Обинье.
Дикон был в то время в Лондоне, и Сабрина пыталась убедить мою мать отложить отъезд, так как знала, что Дикон сильно расстроится, если, вернувшись, не застанет ее. Но матушка была непреклонна.
Когда Дикон вернулся и узнал, что она уехала во Францию, он чуть с ума не сошел и, не теряя времени, ринулся следом за ней. Я не вполне понимала причину его тревоги, пока не услышала разговор между Шарло, Луи-Шарлем и Джонатаном.
— Там сейчас беспорядки, — говорил Шарло, — серьезнейшие беспорядки!
Вот чего боится Дикон.
— Ей ни в коем случае не следовало уезжать, — сказал Луи-Шарль.
— Она поступила правильно, — возразил Шарло. — Мой дедушка, заболев, больше всего на свете хотел увидеть свою дочь. Но она должна была взять меня с собой.
Тут я вмешалась:
— Ну конечно, во Франции ты бы успешно сражался и один победил все эти толпы!
— Что ты в этом понимаешь? — сказал Шарло, метнув в меня испепеляющий взгляд.
— Если бы я понимала только то, что понимаешь ты, было бы печально, ответила я.