Они могли рассказать гораздо больше моего.
— Мы их просили о сотрудничестве, и они назвали нам твою фамилию. Точные детали они не помнят или делают вид, что не помнят. Не хотят рассказывать. Не любят они нашего «академика», сам понимаешь, для них он человек Горбачева — Ельцина. Все, что мы и так могли узнать из документов, они рассказали, а больше ни слова. Ничего не помнят. Хорошо еще вспомнили про тебя.
— Документы сохранились?
— Конечно, нет. Ты ведь помнишь, что у нас было в августе девяносто первого. Тогда ждали штурма основного здания. По приказу Шебаршина тогда были уничтожены все документы о вашей операции в Румынии. Никаких следов не осталось.
— Это я помню, — вздохнул гость, — мы боялись, что тогда и сюда, в Ясенево, доберутся эти ретивые демократы. Всю ночь ждали. За любую информацию из твоего кабинета американцы тогда готовы были платить любую цену. Но, к счастью, все обошлось.
— Так это твои люди тогда здесь сидели?
— Два дня. Приказ был категорический — посторонних не пускать. Всем умереть на месте, но не пускать. И мы готовились умереть.
А потом мы узнали, что ушел Шебаршин. Ты ведь знаешь, как мы все его уважали, он настоящий профессионал был, как этот зануда Крючков, хотя сейчас я понимаю, что Крючков был просто прекрасным руководителем по сравнению с этим предателем Бакатиным. Я в Таллинне был, документы там уничтожал, когда узнал по телевизору, что Бакатин сдал американскому послу нашу схему прослушивания американского посольства. Мы над ней столько лет работали. А он, понимаешь, взял и отнес всю схему. В любой стране, даже в Америке, его за такое дело посадили бы на электрический стул. Ничего худшего нельзя было и придумать. Я даже не поверил, когда услышал. А потом приехал в Москву и положил на стол рапорт о своем увольнении.
— Эти времена уже прошли, — нахмурился хозяин кабинета, — сейчас никто не собирается ничего отдавать американским послам.
— Надеюсь. Тебе, Слава, я верю, а вот твоему «академику» — нет. Если бы он меня вызвал, я бы ни за что не пришел. Он один из них, из разрушителей. Он ведь рядом с Горбачевым сидел, мог бы и подсказать при случае.
— Мы все немного разрушители, — мрачно заметил хозяин кабинета, — и винить нам надо только себя, Сережа, только себя.
— Мне себя винить не за что, — возразил гость, — я всю свою жизнь честно служил своей родине. И свой партбилет, между прочим, не выбрасывал, как некоторые.
— Если на меня намекаешь, то напрасно, я его тоже не выбрасывал.
— А когда с Ельциным встречаешься, то взасос целуешься, наверное. И ничего ему не говоришь. А с остальными как? На банкетах видишься? И тоже молчишь?