– Зайка, мне за это денежки платят.
– И это ты называешь деньги?! Ну, е-мое! Везет мне на дураков! Рожать, блин, не от кого!
Похоже, «Зайка» решила с ним расстаться. Раньше она себе этого не позволяла: называть его дураком и упрекать в том, что мало зарабатывает. Раньше ее все устраивало. Будучи дважды разведенным, он знал, что кризис семейной жизни с этого и начинается. Муж дурак, денег заработать не может. Оля и сама так говорила о бывшем, из чего он сделал вывод, что все женщины одинаковы. Кроме, похоже, Алины Вальман. И надо бы Зайку сейчас послать, но что делать с инстинктами? Сколько времени уйдет на поиски другой Зайки?
Поэтому он сдержался и ласково сказал:
– А я тебе подарочек приготовил.
– Какой? – мгновенно отреагировала она.
– А давай встретимся! У меня. Увидишь.
– Опять гора грязной посуды в раковине скопилась? – ехидно спросила Оля. – Котяев, свин, ты меня хочешь кинуть!
– Я хочу тебя любить.
– Посуду мыть не буду, – отрезала Оля.
– Нет никакой посуды, – заверил он. И соврал: – Мама была дома. Ну, так как? Сегодня, а?
– Ладно, – сдалась она после минутного колебания. Он с наслаждением слушал тишину в трубке. – Поверю тебе в последний раз.
– Во сколько ты освободишься?
– Ну, я не знаю...
– Давай в семь?
– Чего так поздно? Давай в пять!
– А как же работа? – слегка подколол он.
– Да чихала я на нее! Подружка прикроет. Забегу в парикмахерскую, сделаю маникюр-педикюр...
– В пять я тебя жду, – торопливо сказал он, чтобы не выслушивать весь прейскурант услуг. – И, пересилив себя, добавил: – Целую, любимая.
Она что-то прочирикала в ответ.
Глянув на часы, он понял, что времени мало. Надо хотя бы посуду помыть, а то получается, что Оленька в самую точку попала. Мысленно составил список дел: прибраться, сходить в магазин, купить Оле подарок. Поскольку сама она всегда дарила туалетную воду, в крайнем случае, одеколон, то это будут духи, однозначно.
* * *
Звонок раздался в половине шестого. Она стояла за дверью, благоухающая как роза. Ну просто цвела! В коротком платье с рукавами-фонариками, на плече сумочка из золотой соломки. Его взгляд уперся в золотые босоножки, все из тоненьких ремешков, пальчики на ногах крохотные, а на ногти словно розовые лепестки наклеены. И он дал волю инстинктам.
– Проходи!
В комнате, в хрустальной вазе стояли все те же розы. Она развалилась на диване, взяв в руки яркую коробку, которую он предварительно положил рядом с вазой.
– Это мне?
– Все тебе.
Она алым ногтем ковырнула упаковку. Вскоре из коробки были извлечены французские духи. Капризничать Оля не стала, чмокнула губами, изображая поцелуй, и тут же брызнула на себя из флакона. У нее была милая привычка тут же вскрывать подарки и намазывать на себя содержимое, если это намазывается, брызгать, если брызгается, и уж конечно, пить, если пьется. Точно так же она начала бы примерять и трусики, если бы он их подарил. Это нетерпение было поистине детским, и в ней самой было много от ребенка, но только не так, как в Эдике Мотало. Тот пугался своих догадок об окружающих его взрослых людях и замыкался в себе, Оля же пыталась вызвать на их лицах улыбку: ах, какое милое дитя! Она всегда была открыта для общения, ее любили, ее баловали. Тем не менее, никто не доверял ей своих секретов. Ребенок же! Все равно проболтается! Поэтому у нее были не подруги, а подружки.