– Какого хрена! Я же всю жизнь куда-то иду.
– Все идут, – засмеялся Джим, – только можно просто идти, а можно идти и не останавливаться.
– Ты мне снишься, парень, я понял, ты мне снишься и грузишь, как хренов портовый грузчик из фильма «Нокдаун».
– Ага, – сказал Джим, – так оно и есть, парень. Я просто снюсь и просто тебя гружу. Правда здорово, а?
– Ну и какой в этом смысл?
– Никакого. Смысл убивает кайф, порождает деньги и убежденных девственниц. А жизнь – это главный флешмоб, и когда к флеш-мобу привинчивают на хер не нужный аппендикс смысла, он теряет свою прелесть.
– Но зачем жить, если нет смысла?
– Чтобы жить, придурок. Жить, чтобы жить, – это круто. Но даже я так не умел. Дети умеют. Но детям нельзя принимать наркотики...
Дальше он понес уже полный бред, и я понял, что пора просыпаться.
Судя по положению солнца, мы проспали почти до полудня. И чувствовали себя соответственно – тяжелые головы на легких, как скорлупа арахиса, телах. Я позволил себе еще немного поваляться, пропуская солнечные иглы сквозь неплотно сомкнутые веки. Это было чертовски приятное ощущение.
Откуда-то слева, очень близко, чуть ли не на самое ухо, Буги медленно проговорила:
– Вчера что-то было или нет?
– Ага, – ответил Сабж.
– Что «ага»?
– Вчера что-то было. Или нет.
– Придурок.
Тут до меня дошло, что с такого расстояния голос Буги может звучать только в том случае, если ее голова лежит у меня на плече. Тело тут же подтвердило, что так оно, похоже, и есть. А потом и Сабж подтвердил.
– Я гляжу, вы снова воспылали взаимной нежностью. Больше не горите желанием перегрызть друг другу глотки?
– Между прочим, ты, Макс, храпишь, – с усмешкой в голосе сказала Буги. – А то, что моя голова оказалась у тебя на плече, ничего не значит. У меня просто затекла шея. Если бы рядом лежал Сабж, подушкой стал бы он.
– О черт! – воскликнул Сабж, и я заранее начал улыбаться, ожидая от него очередную клоунаду. – Макс, ты даже не представляешь, чего меня лишил! Ну почему ты не отполз подальше? Я же мог помацать спящую Буги за попку, а потом соврать, что это было во сне, типа, лунатизм и все такое. А руку бы мне потом вправили, ради такого-то не жалко...
– Пожрать бы, – сказал я. Глубокое, едва отливающее синевой белое небо обрушилось мне в глаза.
– Вот так всегда, – сокрушенно покачал головой Сабж, – когда люди говорят о чистом и духовном, Макс опускает их на землю.
Оглядевшись, я понял, что мы, похоже, находимся в каком-то городе. Четыре одинаковых пятиэтажки смотрели на нас черными провалами окон. Серая дымка – то ли туман, то ли низкие облака – почти скрывала их верхние этажи. Дома стояли так близко один к другому, что машинам, даже малолитражкам, между ними было не протиснуться. Но даже эти узкие проходы были перегорожены стенами из грязного белого кирпича. Точно такого же, как тот, из которого были построены сами дома.