— Не просто, очень даже не просто! Это я понимаю, но в данном-то случае сыграла свою роль и земная любовь к тебе Андрея. А он очень хороший, очень простой и, по-моему, очень земной человек. Подрался даже недавно…
— Как — подрался? — изумилась Настя. — Быть этого не может!
— Было, однако. Вместе со своим другом Ямщиковым были они в гостях у Марины Грачевой. Тоже мне местная Софи Лорен!.. Познакомились там с какими-то подонками и подрались. Пришел твой Андрей на другой день на работу с подбитым глазом. Ты хоть знаешь, где он живет и как живет?
— Живет у дальней своей родственницы. А как?… Непременно нужно сходить к нему сегодня.
Настя пристально смотрит на уже начавший рассасываться синяк под левым глазом Андрея Десницына. Все правда, значит, не соврала Валентина.
— Совсем мирским стал, драться начал? — говорит она укоризненно.
— Защищаться стал, — смущенно оправдывается Андрей. — Защищал себя и товарища от превосходящих сил противника.
— И все-таки я от тебя этого не ожидала… Ну, а как ты тут устроился?
Она ходит по его маленькой, чистенькой комнате, придирчиво всматривается в каждую вещь. Задерживает внимание на проигрывателе, стоящем на столе.
— Не знала я, что ты любишь музыку…
«А вообще-то знаешь ли, что люблю?» — хочется спросить Андрею.
Настя снимает большую долгоиграющую пластинку с проигрывателя, читает название: «Болеро» Равеля.
— Это моя самая любимая, — тихо произносит Андрей. — Под нее хорошо думается.
— А еще какие?
— Еще «Аппассионата», и «Лунная» Бетховена, Первый концерт Чайковского. Их мне Олег подарил.
— Ты разве и с ним дружишь? Я думала, что с Анатолием только…
— Теперь и с Олегом тоже. Они разные, но оба очень хорошие. С такими, как говорят наши заводские фронтовики, можно в любую разведку…
А она думает: «Совсем, совсем другой человек… Голос, осанка, выражения — все другое. И очень хорошо, что перевоспитание его прошло в рабочей семье, среди таких ребят, как Олег и Анатолий. Ведь я, по сути дела, бросила его на произвол судьбы, и если бы не они, неизвестно бы, как еще…»
Вдруг замечает надпись на его настольном блокноте:
«На свете нет зрелища прекраснее, чем прекрасное лицо».
— Прости, что нечаянно прочла, — кивает она на блокнот. — Чье лицо имеешь в виду, если не секрет?
— Слова эти я от Олега Рудакова услышал. Они принадлежат французскому писателю Лаббрюйеру. Для Олега такое прекрасное лицо — лицо Татьяны Петровны.
— А для тебя?
— Твое…
Настя удивленно смотрит на него: «Господи, неужели мое заурядное лицо кажется ему таким прекрасным?»
Она с трудом сдерживает себя, чтобы не броситься к нему, и не знает, что сказать.