— И эту точку зрения кардинала Альфинка разделяют другие прелаты католической церкви? — спрашивает Настя.
— Не все, конечно. Западногерманский епископ Дабелиус, например, заявил, что атомную смерть следует предпочесть жизни при коммунизме. Но подобная позиция ультраконсервативного духовенства, считающего коммунизм «союзником дьявола», не была поддержана здравомыслящим большинством епископов.
— Не отказываются же они, однако, от борьбы с коммунизмом?
— Пока меняют только тактику. С пути насилия переходят на путь диалога, то есть борьбы идей. Речь идет об изменении официальной позиции епископата и христианства в целом не в стратегическом, так сказать, а лишь в тактическом отношении. Все это делается, конечно, не с целью ослабления, а для укрепления католической церкви в условиях современного мира.
— Да, — усмехается Настя, — по-военному четко определил свою позицию нынешний наместник престола святого Петра. Жизнь, однако, заставляет и папу и его епископат изворачиваться и ловчить: демонстрировать близость церкви к простым людям, представлять ее «матерью бедных и обездоленных».
— Священникам рекомендуется даже всячески приспосабливать церковный культ к обычаям различных народов и делать его недорогим…
— В связи с этим, — перебивает Андрея Настя, — вспоминаются мне слова Жана Жореса, сказавшего, что церковь стремится стать на сторону слабых, когда слабые становятся сильными.
— Это какой же Жорес? Французский историк? Тот, который написал «Историю Великой французской революции»?
— Тот самый. Кстати, это ведь он в девятьсот четвертом году основал газету «Юманите», ставшую боевым органом французской революционной демократии. Не пора ли, однако, кончать дискуссию и подумать об обеде?
— А чего думать — я тут приготовил кое-что. Прошу к столу!
Едва Татьяна собралась позвонить подполковнику Лазареву, как раздался звонок самого Евгения Николаевича.
— Здравствуйте, Танечка!
— А я только что хотела вам позвонить…
— Сработала, значит, телепатия, — смеется Лазарев.
— Чем порадуете, Евгений Николаевич?
— Приезжайте, есть материал для размышлений.
— А когда?
— Да хоть сейчас. Даже лучше всего именно сейчас. Возьмите такси и прямо к нам.
— Еду.
Грунина выходит из такси у здания районного отдела внутренних дел.
— Вы все хорошеете, Танечка, — радушно улыбаясь, приветствует ее Лазарев. — И, ей-же-богу, говорю вам это не по вашей просьбе, а потому, что так оно и есть.
— Ну, это уж вопреки законам природы, — смеется Татьяна. — До каких же пор можно хорошеть? Я ведь вступила в бальзаковский возраст.
— Над истинно красивыми и хорошими людьми время не властно, а бальзаковский возраст в наше время — пора наивысшего расцвета женщины.