Ну не любит «Съело Негро» молодую российскую дипломатию. Что сделаешь? Ничего не сделаешь.
– Родригес моя фамилия, – жалобно сказал Серебряков. – Я у дона Фелипе работаю.
– Понятно, что у дона Фелипе, а не в благотворительной организации “Каритас”, – ответили ему из темноты. – Что за работу ты делаешь для Ольварры?
– По мелочам, – сказал Серебряков. – Пугнуть кого… глаз на жопу натянуть…
– Понятно, – сказал Побрезио, который и сам все свою буйную молодость прозанимался практически тем же самым. – Ну, рассказывай тогда, где располагается охрана особняка, сколько человек, чем вооружены, как часто патруль по дороге ездит, какой арсенал в деревне…
– Врёт он, этот подонок, – вдруг подал голос не вовремя очнувшийся Акока. – Он из ЦРУ. У них с Ольваррой совместное предприятие…
– Точно, – озадаченно пробормотал Побрезио. – У него и акцент как у гринго… Родригес, говоришь?.. А ну-ка, ребята, посветите ему в морду!..
И майор Серебряков – в который раз! – не посрамил российского воинства. Он вдруг опёрся на скованные за спиною руки свои, сам же резко крутнулся вокруг этой опоры и подъёмом ноги уделал своего невидимого допрошателя аккурат по икрам ног. Побрезио повалился на спину, в полёте бормоча какие-то экспрессии. Серебряков перекатился через Акоку, ловко вскочил на ноги и, петляя, побежал в лес.
В башке напоследок мелькнуло: зря это все, достанут.
Потом мелькнуло что-то по поводу часов: хорошие были часики.
И еще мелькнуло: неужели рискнут поднять стрельбу?..
Увы – Магдалина, ни секунды не размышляя, лязгнула затвором “калашникова” и выпустила все тридцать пуль веером в сторону убегающего “цэрэушника”. Серебрякова опрокинуло на землю, закрутило в судороге, и, скребя ногами по влажной траве, он испустил дух.
– Дура! – сказал снизу Побрезио взбесившейся бабе.
Голос его прозвучал довольно громко, потому что от этих выстрелов у себя над ухом он совершенно оглох.
– Дура! – повторил он. – Куда бы он от нас ушёл в браслетах? А теперь сюда сбегутся все ольварровские шавки…
Магдалина молча и деловито перезаряжала автомат. Аркадио благоразумно помалкивал.
– Теперь надо сматываться!.. – грохотал Побрезио. – Ни хера мы не сделали!.. Сматываться и ждать следующего удобного момента…
– А что делать с этим куском говна?.. – спросил Аркадио, наступив ногой на Акоку.
Магдалина дослала патрон в патронник и приставила раскалённый ствол к бедовой башке незадачливого героя-любовника.
– Не надо!.. – заплакал и заелозил Акока.
Грохнул выстрел. Акока замолчал.
Побрезио поднялся с земли и изобразил руками жест отчаяния. Видимо, это должно было означать, что с такими дурами, как эти бабы, никакого хорошего дела как надо не сделаешь. Хорошо, что было темно, и Магдалина этого жеста не видела. А то бы могла и обидеться. Побрезио перекинул свою винтовку за спину и захромал прочь от дороги, к перевалу, откуда они пришли сюда.