Впереди замерцал электрический свет.
Оставшийся в гордом одиночестве sicario по имени Хосермо всё бродил взад-вперёд вдоль шлагбаума и страдал. На той неделе ему стукнуло двадцать лет, а счастья в жизни не было ни на грош. Он-то думал, что поступает на работу в мафию, а теперь вот вместо того, чтобы гонять в кадиллаке по каменным джунглям и строчить из автомата по копам, ходи здесь под солнцем палящим, сторожи какую-то идиотскую никому не нужную дорогу, да вдобавок получай ни за что по морде от бригадира Касильдо, так его перетак. Определённо, жизнь не складывалась.
И тут с автострады вывернули сразу три сверкающих чёрным лаком «мерседеса». Они синхронно развернулись и подкатили под самый шлагбаум, перегородив дорогу в долину.
Из левой и правой машин вылезли человек десять мордоворотов, все как один в чёрных очках, и покрутили головами. Вслед за этим из средней тачки, кряхтя, но не выпуская изо рта сигары, выпростался средних лет толстяк в тёмном костюме. Он огляделся по сторонам, потом посмотрел на часы.
– Что-то они не спешат начать, – сказал он в пространство. – Уж не собираются ли они нас надуть?
– Еще двадцать три минуты, хефе, – почтительно отозвался один из мордоворотов.
– А, ну-ну, – сказал толстяк. – Подождём.
Тут взгляд его упал на Хосермо.
– А это кто? – удивился он. – Ты кто, сынок?
– Я Хосермо, – ответил sicario, встав во фрунт. – Сторожу шлагбаум.
Приехавшие дружно рассмеялись.
– Он из золота, что ли, что его надо сторожить? – воскликнул толстяк, вызвав ещё один взрыв смеха. – Ладно, Хосермо. Я – Ригоберто Бермудес, новый хозяин этой долины. Хочешь работать на меня, сынок? Мне на первых порах понадобится кто-нибудь, знающий здешнюю географию.
– Хочу! – просиял Хосермо.
– У тебя есть тёмные очки, сынок?
– Нету…
– Антонио, выдай ему из своих запасов!
Мордоворот нырнул в машину и вернулся с очками, которые сам нацепил на нос ошалевшему от счастья и недоумения Хосермо.
– Совсем другое дело! – сказал Бермудес, полюбовавшись новобранцем. – Ну ладно, ждём, ребята.
– Вот такие у меня проблемы, – изложил Бурлак.
– Мне бы такие проблемы, – хмыкнул Ольварра. – Ладно, сделаем. Поговорим о том, сколько это может стоить.
– Поговорим, – сказал Бурлак.
В патио вышла какая-то баба и приблизилась к ним. Бурлак, тут же отвернув лицо, привстал, вернее, слегка оторвал афедрон от кресла и плюхнулся обратно. Голова кружилась – то ли от виски, то ли от жары, то ли от нервного напряжения. На бабу он старался не смотреть. Здесь, в Маньяне, это не принято. Особенно в горной местности. Могут и по шее накостылять за интерес к чужим бабам.