Главное внимание Наполеон уделял техническим новшествам и точным наукам, не сильно обращая внимание на развитие искусств и прочих поэзий. Один из общественных деятелей, характеризуя позже наполеоновскую эпоху, писал: «Только цифрам все разрешали, только цифры чествовались, осыпались благами и награждались». В этом сквозит некое осуждение, но я бы Наполеона осуждать не стал, а решительно поддержал. Как математик по духу, он прекрасно понимал, что сила страны — в скорости научного прогресса, а не в том, напишет какой-нибудь гениальный художник очередную картину, а поэт — гениальный стишок, или нет. От того, что очередной Леонардо не нарисует очередной шедевр, ничего не изменится. В конце концов, это всего лишь пропаганда… А вот консервы — вещь стратегического значения! И вообще в современном мире выигрывает та нация, у которой больше научно-технических инноваций, а не картин. А картины, если надо, всегда можно просто купить.
Мало кто в ту эпоху это понимал! Французский писатель Шатобриан писал: «Поэт с несколькими стихами уже не умирает для потомства… Ученый же, едва известный в продолжение жизни, уже совершенно забыт на другой день по смерти своей…» Знаете, о ком были сказаны эти потрясающие по своей ошибочности слова? О Жан-Жаке Ампере — сыне великого физика. Он был поэт. И был действительно известен гораздо больше своего отца. И что в итоге? Сейчас даже во Франции никто не знает поэта Жан-Жака Ампера. Но есть бронзовый памятник его отцу-физику. Есть город Ампер. Железнодорожная станция Ампер. Общество друзей Ампера. Научно-исследовательский центр Ампера… Но главное, есть «ампер» с маленькой буквы — единица силы тока в международной системе единиц — лучший памятник ученому. Так что Шатобриан елозил по поверхности. А Наполеон смотрел в будущее. И понимал: «скрипач не нужен». От того, что вместо Паганини в театр приедет на гастроли какой-нибудь Башмет, ничего, по сути, не изменится. А вот если стратегическое преимущество в научно-технической сфере получит соперник, это может плохо кончиться для нации…
Впрочем, до этой великой эпохи расцвета наук еще годы. А мы вернемся туда, где пока только всходит звезда Наполеона, — в завоеванную им Италию. Уже тогда Наполеон почувствовал себя самостоятельной фигурой. Он заключал с побежденными державами мирные договоры самостоятельно, без оглядки на Париж, а иногда и вопреки мнению Парижа. Часто он просто ставил Директорию перед фактом: мир заключен на таких-то условиях. Он имел на это моральное право: Директория плевала на его просьбы о помощи, а он плевал на ее мнение, подписывая договоры.