Владимир просто боялся взглянуть на лицо академика, чувствуя себя тем самым гонцом, которому, по традиции, вполне могут отрубить голову за принесенную недобрую весть. Разумеется, Володя понимал, что он не виноват, что американцам удалось их опередить, да еще так неторопливо. Гонец тоже не был виноват. Ему отрубали голову просто так, под горячую руку. Диктор же продолжал:
«Новые существа — а в честь первооткрывателей они названы берклартами — ведут себя с каждым днем все более агрессивно. Самые крупные из них уже достигают размерами козы; по непроверенным данным, имеются человеческие жертвы. Правительство Соединенных Штатов подтвердило информацию, однако все подробности ее строго засекречены, особенно в том, что касается человеческих жертв. С этого дня мы будем держать вас в курсе событий и попробуем передать документальные кадры загадочных берклартов. Далее мы возвращаемся к сообщениям о теракте в Лондоне. Как вы знаете, мощный взрыв, прогремевший в субботу в самом центре…»
Володя закрыл глаза и сжал зубы. Он слышал шарканье ног академика, который девяностолетним старцем брел через номер; слышал, как Бадмаев дошел до телевизора и щелкнул кнопкой. Наступила тишина. Владимир, совсем по-детски, боялся открыть глаза и увидеть лицо своего шефа, с такой восторженной наивностью верившего в свой приоритет. Наконец, шаги стали удаляться, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
Лишь тогда Владимир заставил себя открыть глаза, будто опасаясь, что обезумевший от горя Петр Семенович на самом деле не покинул номер, а спрятался возле двери и подкарауливает там своего коллегу. «Где стол был яств, там гроб стоит», — вспомнилось Володе выражение откуда-то из классики. Как бы он что-нибудь с собою не сделал, подумал Володя. Однако разыскивать, утешать, спасать незадачливого первооткрывателя у Владимира не было ни сил, ни желания. Ему самому было до того тошно, что хоть вешайся. Последние силы внезапно оставили Володю, и он опрокинулся в тяжелый сон без сновидений.
Проснулся Володя от тяжелого грохота во входную дверь. Стучали гулко, крепко, настойчиво. Посмотрев на часы, Владимир обнаружил на них три ночи. Первой же мыслью Володи было — «так, стало быть, все же сотворил с собою что-то Бадмаев. Не пережил удара. А теперь меня милиция эдак ласково приглашает на опознание». Стук продолжался, мерный, гулкий, как похоронный колокол, который звонит по тебе. Владимир, проснувшись окончательно, наконец осознал необходимую неизбежность подняться и открыть дверь. Ну, хотя бы спросить «кто». Володе было жутковато — в дверь стучали так, словно пришедший был безмозглым зомби. Вообще-то в три часа ночи так не стучат. Это не мог быть академик — у Петра Семеновича был свой комплект ключей. Володя вставил ноги в туфли и, подойдя к двери, дождался, когда смолкнет эхо последнего богатырского удара, и громко закричал: