Через двадцать минут напряженного физического труда Владимиру наконец удалось отогнуть край шлема, из-под которого сразу же потянуло характерной, отталкивающей кислятиной. Владимир вдруг почувствовал, как нож словно позвал его из-за пояса, напоминая, как весело и эффектно он каких-нибудь полтора часа; назад пропорол вот так же обнажившееся из-под точно такого же медвежьего шлема горло второго патрульного. Владимир недовольно вытащил нож и, с опаской держа его за рифленую, под пальцы, рукоять, отнес в ванную комнату и, бросив в раковину, открыл кран, чтобы смыть с лезвия кровь. Володе начинало всерьез казаться, что либо у него самого имелись теперь некоторые проблемы с перегруженной запредельными впечатлениями, недавно контуженной головой, либо же, и это: представлялось более вероятным, вещи, при помощи, которых было совершено убийство, вот как его кувалда или же этот нож, обретали подобие индивидуальности и, словно домашние животные, выпрашивающие еду, склоняли своего владельца вновь пустить их в дело.
Владимиру как-то сразу стало легче оттого, что нож теперь печально лежал в раковине, омываемый очищающими струями воды. Вернувшись к пленнику, Владимир принялся ожесточенно орудовать стаместкой и молотком, легкими ударами деформируя упирающийся металл. Наконец шлем отделился от шейных пластин, и Володя начал аккуратно стягивать его с головы анданорского патрульного, в надежде, что еще не слишком поздно и оккупант жив.
Под маской саблезубого медведя, пялившего глаза, Владимир обнаружил такое, от чего его собственные глаза расширились, как у этого пещерного мишки. Анданорский патрульный не дышал — дыхательные поры маски и рот были забиты гадостью, вонявшей кислятиной. Но самым страшным было даже не то, что он то ли уже умер, то ли балансировал на самом острие грани между жизнью и смертью.
У оккупанта были гладкие, нежные щеки, чуть тронутые загадочными голубоватыми тенями асфиксии; прямой, правильный, изящный нос. Закрытые глаза обрамлялись густой бахромою черных ресниц. Даже сквозь отвратительную желеобразную массу, покрывавшую рот и подбородок, было видно, что губы у анданорца пухлые и упругие. Высокий и широкий лоб обрамляли пышные, густые пепельно-серые локоны. Да что тут говорить — сколько на него ни смотри, выходило, что анданорский патрульный этот был женщиной, ну что тут поделать!
Володя почувствовал, как его собственное сердце судорожно забилось, словно птица, попавшая в силок.
— Без паники, только без паники, — сказал себе вполголоса Владимир и потащил в ванную эту бездыханную, но, быть может, еще хоть немного живую патрульную, все так же закованную, от шеи и ниже, в черные рельефные пластины, изображавшие, к слову, вполне мужское мускулистое тело, как костюм Бэтмена из одноименного старинного фильма. Да еще связанную сверху стальным тросом в пластиковой оболочке. Владимир повернул металлический вентиль, направлявший воду в душ, и, посадив тело девушки коленями на пол, за волосы держал ее голову над ванной и, заведя другой рукой металлическую змею шланга снизу, промывал ее губы и рот изнутри мощным — слава Богу, не отключили — потоком воды.