— Что ты хочешь сделать?
— Ему надо помочь, папа. Просто помочь. Отец посмотрел назад.
— Он ведь голодал, папа. Он умрет.
— Он в любом случае умрет.
— Ему очень страшно, пап.
Отец присел и посмотрел на ребенка:
— Мне тоже страшно. Ты это понимаешь? Страшно. Мальчик ничего не сказал. Так и сидел, опустив голову, плакал.
— С чего ты взял, что должен обо всех заботиться? Мальчик промямлил что-то нечленораздельное.
— Что ты сказал?
Мальчик поднял голову. Мокрое испачканное лицо:
— Я — тот, кто обо всех заботится. Именно я.
Потащились с тележкой назад и, встав на дороге, кричали в надвигающейся темноте, на холоде, но никто не откликнулся.
— Он боится отозваться, пап.
— Мы здесь остановились в прошлый раз?
— Точно не помню. Кажется, здесь.
Ходили по дороге, кричали в пустой мрак. Голоса улетали в темнеющие прибрежные дали. Остановились и, приставив ладони рупором ко рту, бессмысленно кричали в никуда. Наконец отец сложил одежду и обувь вора на дороге, прижал сверху камнем, сказал:
— Нам пора. Надо идти.
Остановились на ночь, не разводя костра. Выбрал кое-что из банок и подогрел на горелке. Ужинали в молчании. В синем свете горелки пытался рассмотреть лицо сына. Сказал:
— Я не собирался его убивать.
Но мальчик никак не откликнулся. Завернулись в одеяла и лежали в темноте. Ему казалось, что слышит шум океана. Впрочем, скорее всего, это ветер завывает. По тому, как сын дышал, определил, что он еще не спит. Какое-то время спустя мальчик сказал:
— И все же мы его убили.
Утром позавтракали и пошли дальше. От тяжести груза тележка еле двигалась, а одно колесико начало барахлить. Дорога вилась вдоль берега, сухие заросли осоки, свисающие со склонов, то и дело преграждали путь. Свинцовый океан ворочается вдали. Тишина. Той ночью он проснулся при тусклом свете луны, почти можно было различить очертания деревьев. Раскашлялся. Пахнет дождем. Мальчик не спал.
— Ты не должен молчать.
— Я пытаюсь.
— Прости, что разбудил.
— Ничего страшного.
Поднялся и пошел. Черная полоса, начинается в темноте и в темноту же уходит. Вдруг послышался низкий раскат, но не грома. Такой мощный, что, казалось, ты ощущаешь его у себя под ногами. Звук неизвестного происхождения, а потому не поддается описанию. Что-то необъяснимое перемещается в темноте. Может, сама земля содрогается от холода. Звук больше не повторился. Какое сейчас время года? Сколько мальчику лет? Вышел на дорогу и остановился. Тишина. Расплывчатые очертания утопающих в грязи приморских городов, сгоревших дотла. На перекрестке стоят огромные валуны-дольмены, под которыми лежат и превращаются в прах кости пророков. Кроме завываний ветра — никаких других звуков. Что ты можешь сказать? Что когда-то жил человек, который все это уже сказал? Который заострил перочинным ножичком перо, чтобы начертать эти слова чернилами? Это ты скажешь в самый ответственный момент? Он идет — вырвать мне глаза. Забить мне глотку грязью.