— Не знаю, — призналась она, — может, хочу, а может быть, нет. Хотя, наверно, мне нужно, чтобы вы его нашли. Или ее. Мне так будет спокойнее жить. Вы меня понимаете?
— Вполне.
Она поднялась. Он встал почти одновременно с ней.
— Завтра, наверно, будут похороны, — печально сказала она, — и мы не сможем увидеться.
— А где остались ваши женщины?
— Пока на даче. Завтра утром они приедут в город. Родственники решили, что будет лучше, если женщины приедут только завтра утром.
— Мне нужно поговорить с вашими женщинами. С женой и матерью погибшего, с женой Анвера Самедова и их кухаркой. Это можно устроить?
— Нет, невозможно, — убежденно сказала она. И повторила: — Никак невозможно. Мать Парвиза сейчас в таком состоянии, что с ней лучше не разговаривать. У жены все время истерика. А к своей семье Анвер вас и не подпустит. Не представляю, как вы можете с ними встретиться.
— И тем не менее мне нужно с ними переговорить. Возможно, они видели неизвестного или что-то знают. Я слышал, как Анвер кричал на жену, что она во всем виновата.
— Тогда тем более он не пустит вас в свой дом. Честное слово, я не знаю, как вам помочь. Но если вы все-таки сможете найти убийцу, то постарайтесь это сделать.
— Хорошо, — кивнул он, — постараюсь что-нибудь придумать. Спасибо. — Он протянул ей руку.
— Третий поцелуй за один день — это, по-вашему, слишком много? — спросила она и, не дожидаясь ответа, вдруг притянула его к себе. На этот раз поцелуй был дольше обычного.
— Дайте мне номер вашего мобильника, — попросила она.
Он продиктовал номер.
— До свидания, — прошептала гостья и, повернувшись, вышла из кабинета, уже не оглядываясь.
Дронго устало опустился в кресло. Она ему очень нравилась, но некие врожденные моральные нормы мешали ему назначить следующую встречу. Он опасался и за ее репутацию, и за возможную в дальнейшем связь. Он вообще боялся прочных связей, предпочитая оставаться в одиночестве. И хотя в его жизни существовали Джил и сын, он по-прежнему жил один, возвращаясь в свою московскую квартиру, наполненную тишиной.
— Я просто себялюбивый эгоист, — с горечью констатировал Дронго, — больше думаю о себе, чем о ней. Все мои рассуждения ничего не стоят, потому что она мне нравится, и я обязан был дать ей это понять. А не отдавать инициативу в ее руки.
Он вспомнил о возможной болезни погибшего. Поднявшись, он подошел к телефону. В мире было два города, где он мог легко работать, зная многих людей, занимавших разные должности в различных сферах. Это были Баку и Москва. Он подумал, что может отнести к ним еще и Тбилиси. Его сердце переполняла любовь к Грузии, к ее небольшому народу — гордому, хвастливому, красивому, умевшему нести тяжкое бремя с достоинством, равным их величию.